— Но для тех, кто курит, риск заболеть раком
легких гораздо выше.
Кейбл оживился и усилил давление. Он спросил
доктора Килвана, знаком ли тот с исследованиями, которые вот уже двадцать один
год ведутся в Чикагском университете и из которых следует, что процент
заболеваний раком легких у курильщиков, живущих в больших городах, гораздо
выше, чем у курильщиков, живущих в сельской местности? Килвану были хорошо
известны эти исследования, хотя он в них и не участвовал.
— Вы можете объяснить этот феномен?
— Нет.
— А сделать предположение?
— Да, но методология этого исследования
кажется мне спорной, поскольку задача в этом случае ограничивается лишь тем,
чтобы доказать, что иные факторы, помимо табачного дыма, могут быть причиной
рака легких.
— Например, загрязнение воздуха?
— Да.
— А вы согласны, что это действительно так?
— Не исключено.
— Значит, вы не отрицаете, что загрязнение
воздуха вызывает рак легких?
— Может вызывать. Но я привержен иной методике
исследований. Сельские курильщики больше подвержены раку легких, чем некурящие
сельские жители, а курильщики-горожане — больше, чем некурящие горожане.
Кейбл взял в руки другую толстую папку и,
выразительно полистав ее, спросил доктора Килвана, знаком ли тот с проведенными
в 1989 году в Стокгольмском университете исследованиями, установившими связь
между наследственностью, курением и раком легких?
— Я читал их доклад.
— У вас есть свое мнение по этому вопросу?
— Нет. Наследственность — не моя
специальность.
— Значит, вы не можете ни подтвердить, ни
опровергнуть наличие связи между наследственностью, курением и раком легких?
— Не могу.
— Но вы не оспариваете этого доклада?
— У меня нет никакого мнения относительно
этого доклада.
— Знаете ли вы специалистов, которые проводили
эти исследования?
— Нет.
— Следовательно, вы не можете сказать,
насколько они квалифицированны?
— Нет. Я уверен, вы связывались с ними.
Кейбл подошел к своему столу, бросил на него
обе папки и снова вернулся к адвокатской кафедре.
После двух недель тщательнейших проверок, но
почти полного отсутствия движения на бирже вдруг появилась причина для
оживления акций “Пинекса”. За исключением экспромта с принесением клятвы
верности флагу, который мистифицировал присутствовавших в суде и смысла
которого никто так и не понял, никаких особо драматичных событий в суде не
происходило вплоть до понедельника, когда во второй половине дня случилась
перетряска в жюри. Один из многочисленных адвокатов защиты проболтался одному
из многочисленных аналитиков-финансистов, что Стелла Хьюлик склонялась на
сторону защиты. С каждым последующим пересказом этой информации значение Стеллы
для всей табачной индустрии поднималось на новую высоту. Когда слух достиг
Нью-Йорка, речь уже шла о том, что защита лишилась своего бесценного сокровища
в лице Стеллы Хьюлик, которая к тому моменту лежала дома на диване в
алкогольном забытьи.
Изысканным дополнением к этим слухам был
рассказ о вторжении в квартиру присяжного Истера. Нетрудно было догадаться, что
совершившему вторжение человеку заплатили табачные компании, и поскольку их
почти поймали за руку, во всяком случае, на них пало серьезнейшее подозрение,
то дела у защиты скорее всего плохи. Они потеряли полезного присяжного. Их
уличили в бесчестном поступке. Для них все кончено.
Во вторник утром акции “Пинекса” продавались
вначале по семидесяти девяти с половиной, но быстро упали до семидесяти восьми,
и дела с каждым часом ухудшались по мере того, как слухи росли, словно грибы.
Вскоре они стоили уже семьдесят шесть с четвертью. Но тут из Билокси пришло
новое сообщение. Аналитик, сидевший непосредственно в зале суда, позвонил в
свою контору и сообщил, что этим утром жюри отказалось выйти в зал, фактически
устроило забастовку, потому что по горло сыто нудными показаниями экспертов, вызванных
в суд обвинением.
В секунду эта новость облетела всех, и на
Уолл-стрит сочли, что жюри в Билокси восстало против обвинения. Цена на акции
сразу же подскочила до семидесяти семи, перескочила через семьдесят восемь,
достигла семидесяти девяти, а к обеду они стоили почти восемьдесят долларов.
Глава 15
Из шести женщин, оставшихся в жюри, Фитчу
больше всех хотелось бы прибить Рикки Коулмен, благополучную миловидную женщину
тридцати одного года от роду, мать двоих детей. Как регистратор местной больницы
она зарабатывала двадцать одну тысячу долларов в год. Ее муж, частный пилот,
имел тридцать шесть тысяч в год. Они жили в симпатичном предместье в ипотечном
доме стоимостью в девяносто тысяч долларов с ухоженной лужайкой. Каждый из них
ездил на японском автомобиле, причем кредиты по обеим машинам были выплачены.
Экономность позволяла им делать скромные сбережения и надежно их вкладывать — в
прошлом году они вложили восемь тысяч долларов в солидные фонды с хорошей
репутацией. Супруги принимали активное участие в жизни своего прихода —
преподавали в воскресной школе и пели в церковном хоре.
Понятное дело, что дурных привычек Коулмены не
приобрели. Они не курили и, судя по всему, не пили. Он любил бегать трусцой и
играть в теннис, она ежедневно по часу занималась в гимнастическом зале. Именно
из-за стерильности их быта и ее профессиональной принадлежности к медицине Фитч
боялся ее.
Из медицинской карты, полученной от ее
гинеколога, тоже ничего не следовало. Две беременности, обе благополучно
завершились удачными родами. Ежегодные осмотры она проходила вовремя. Сделанная
два года назад маммография тоже не показала ничего дурного. Рост Рикки равнялся
пяти футам пяти дюймам, вес — 116 фунтам.
Фитч имел медицинские выписки на семерых из
двенадцати присяжных. Истер по очевидным причинам в их число не попал. Херман
Граймз был слеп, и скрывать ему было нечего. Сейвелл жил в здешних местах
недавно, и Фитч все еще продолжал поиски. Лонни Шейвер не посещал врачей по
меньшей мере лет двадцать. Врач Сильвии Тейлор-Тейтум погиб несколько месяцев
назад во время кораблекрушения, а его преемник был новичком и правил игры не
знал.
