Нашлись другие ужасные стихи Николаса и
незаконченный рассказ. И наконец — удача! В пятнадцатом файле содержались две
странички письма к матери, некой миссис Пэмеле Блэнчард из Гарднера, Техас, от
20 апреля 1995 года. “Дорогая мамочка, сейчас я живу в Билокси, штат Миссисипи,
на побережье залива”. Далее Николас рассказывал, как ему нравятся соленая
морская вода и пляжи, — он никогда уже не смог бы жить в сельской местности. Он
пространно — целых два абзаца — извинялся за то, что замотался и потому не
написал ей раньше, впредь Николас обещал матери писать регулярнее. Еще он
спрашивал об Алексе, сообщал, что не говорил с ним уже три месяца, и
интересовался, правда ли, что тот уехал на Аляску и нанялся там сопровождать
туристов-рыболовов. Сам он никак не мог в это поверить. Судя по всему, Алекс
был его братом. Ни об отце, ни о какой-либо девушке, в том числе и носящей имя
Марли, Николас не упоминал.
Он рассказывал матери, что нашел работу в
казино, которая ему нравится, но это временная работа, будущего своего он с ней
не связывает. По-прежнему хочет стать юристом, сожалеет, что пришлось оставить юридический
колледж, теперь уж ему туда не вернуться. Вообще-то он почти счастлив, писал
Николас, живя на небольшое жалованье, но зато не испытывая груза какой бы то ни
было ответственности. Вот и все. Ему нужно бежать. Заверения в любви. Просьба
передать привет дядюшке Сэмми. Скоро позвонит.
Подписался он только именем. “С любовью,
Джефф”. Фамилии нигде в письме не упоминалось.
Через час после того, как письмо было
прочитано, Данте и Джо Бой вылетели из Билокси на частном самолете. Фитч велел
им отправиться в Гарднер и нанять там всех имеющихся в наличии частных сыщиков.
Компьютерщики открыли еще одну дискету,
предпоследнюю: с помощью сложнейших “отмычек” им удалось обойти систему защиты
и разгадать пароли. Здесь была воспроизведена часть списка официально
зарегистрированных избирателей округа от “А” до “К” — всего шестнадцать тысяч
имен с адресами. По мере того как этот список распечатывался, Фитч брал
очередные порции и сверял со своим списком. Список избирателей не был
секретным, его можно было купить у Глории Лейн за тридцать пять долларов. В
годы, когда проводились выборы, большинство кандидатов покупали эти списки.
Но в списке Истера было две странности.
Во-первых, он хранил его на дискете, а это означало, что ему удалось внедриться
в компьютер Глории Лейн и украсть информацию непосредственно из него.
Во-вторых, было неясно, зачем продавцу из компьютерного отдела супермаркета и
студенту-заочнику понадобился этот список?
Если Истер сумел войти в компьютер секретаря
суда, стало быть, он мог внести свое имя в список наиболее вероятных кандидатов
в присяжные.
Чем больше Фитч об этом думал, тем более
правдоподобным казалось такое объяснение.
* * *
Когда воскресным утром Хоппи в ожидании девяти
часов пил крепкий кофе в своем рабочем кабинете, глаза у него были красными и
опухшими. Кроме банана, съеденного в субботу утром, у него во рту не было ни
крошки с того самого момента, когда он, заваривая кофе “Фолджер” у себя на
кухне, услышал звонок в дверь и в его жизнь ворвались Нейпаер и Ничмен.
Кишечник у Хоппи был расстроен, и нервы на пределе. В субботу вечером он выпил
слишком много водки, причем пил он дома, что Милли категорически запрещала.
Впрочем, дети ничего не видели, они долго
спали в субботу. Хоппи никому ничего не сказал, да никто его, в сущности, ни о
чем и не спрашивал. Чувство унижения удерживало его от того, чтобы поделиться с
кем-нибудь своим ужасным секретом.
Ровно в девять явились Нейпаер с Ничменом, а с
ними еще один, более пожилой человек в таком же строгом темном костюме и с тем
же суровым выражением лица, словно он пришел, чтобы лично высечь и содрать кожу
с несчастного Хоппи. Ничмен представил его как Джорджа Кристано. Из Вашингтона!
Из министерства юстиции!
Рукопожатие Кристано было холодным. Он
оказался неразговорчивым.
— Послушайте, Хоппи, вы не возражаете, если мы
предложим вам побеседовать где-нибудь в другом месте? — спросил Нейпаер,
презрительно оглядывая кабинет.
— Просто так будет безопаснее, — пояснил
Ничмен.
— Вы же не знаете, где могут быть спрятаны
“жучки”, — добавил Кристано.
— Так скажите мне, — пошутил Хоппи, но никто
не уловил юмора. Он был не в том положении, когда можно отказаться, поэтому
пришлось согласиться.
Они сели в строгий черный “линкольн”: Ничмен и
Нейпаер впереди, Хоппи — сзади вместе с Кристано, который сразу же начал
деловито объяснять, что он какой-то там помощник Генерального прокурора из
самых потаенных уголков министерства юстиции. Чем ближе к заливу они
подъезжали, тем отвратительнее чувствовал себя Хоппи. Потом Кристано надолго
замолчал.
— Вы демократ или республиканец, Хоппи? —
мягко спросил он, прервав наконец затяжную паузу.
Нейпаер повернул к берегу и направил машину
вдоль моря на запад.
Хоппи, разумеется, никого не хотел обидеть.
— О, я даже не знаю. Я всегда голосую за
личность, знаете ли. К партиям я не примыкаю, понимаете, что я хочу сказать?
Кристано смотрел в окно, словно давая понять,
что не это он хотел услышать.
— А я надеялся, что вы убежденный
республиканец, — сказал он наконец, продолжая смотреть на море.
Хоппи мог объявить себя приверженцем любой
паршивой партии — как пожелают эти ребята. Ему было абсолютно все равно. Если
это доставит удовольствие мистеру Кристано, он готов был стать даже
коммунистом-фанатиком с диким взором и партбилетом на груди.
— Я голосовал за Рейгана и Буша, — с гордостью
сказал он. — И за Никсона. Даже за Голдуотера.
Кристано едва заметно кивнул, и Хоппи перевел
дыхание. Нейпаер заглушил мотор, припарковав машину у дока на берегу залива
Сент-Луис, в сорока минутах езды от Билокси. Хоппи вслед за Кристано прошел по
пирсу и взошел на борт безлюдной шестидесятифутовой яхты под названием
“Полуденный восторг”. Нейпаер и Ничмен остались около машины.
— Садитесь, Хоппи, — предложил Кристано,
указывая на скамейку с воздушно-мягким сиденьем, стоявшую на палубе. Хоппи сел.
Яхта едва заметно, плавно покачивалась: на море был штиль. Кристано сел
напротив и наклонился вперед, так что их головы оказались на расстоянии не
более трех футов друг от друга.
— Красивая яхта, — сказал Хоппи, поглаживая
кожзаменитель, которым были обиты сиденья.
— Она не наша. Послушайте, Хоппи, на вас,
случайно, нет записывающего устройства?
Хоппи инстинктивно вскочил, шокированный таким
предположением:
