Охранник проводил Николаса и женщину наверх,
где их взору открылась страшная картина разрушения. Они остановились на краю
гигантской воронки, огороженной желтой полицейской лентой. Огонь, видимо,
поднимался вверх, прожигая потолки и стропила, и проделал два больших отверстия
в крыше точнехонько в том месте, под которым, насколько он мог понять, еще
недавно была его спальня. Распространился огонь и вниз, нанеся невосполнимый
ущерб квартире, находившейся под ним. От 312-й осталась лишь кухонная стена, на
которой, готовая вот-вот сорваться, висела перекошенная раковина. Ничего. Ни
следа дешевой мебели, стоявшей в его гостиной, да и самой гостиной как не
бывало. И спальни тоже.
И, к ужасу Истера, бесследно исчез компьютер.
Ни полов, ни потолков, ни стен. Только зияющая
пустота.
— Кто-нибудь пострадал? — осторожно
поинтересовался Николас.
— Нет. Вы были дома? — спросила женщина.
— Нет. А вы кто?
— Я из дирекции, попрошу вас заполнить
кое-какие бумаги. Они вернулись в вестибюль, где Николас поспешно заполнил
предложенные ею бланки и удалился в сопровождении Уиллиса.
Глава 22
В лаконичной, написанной неразборчивым
почерком записке Сейвелла к судье Харкину говорилось, что, согласно словарю
Уэбстера, слово “супружеский” относится только к мужу или жене, а поэтому автор
записки возражает против формулировки “супружеские визиты”. У него нет жены, и
он без уважения относится к институту брака, поэтому предлагает заменить эту
формулировку другой — “социальное общение”. Далее он выражал возмущение
устроенной утром службой. Он послал свою записку по факсу судье Харкину домой,
тот получил ее во время четвертого тайма игры своих любимых “святых”, которую
наблюдал по телевизору. Лу Дэлл организовала пересылку факса через
регистратуру. Через двадцать минут она получила от судьи ответ. Харкин заменял
слово “супружеские” на слово “личные”, теперь визиты к присяжным должны были
именоваться “личными визитами”. Он распорядился, чтобы Лу Дэлл сделала копии с
его факса для каждого присяжного. Поскольку было воскресенье, он накинул лишний
часок для общения присяжных с родственниками и знакомыми, те могли оставаться в
“Сиесте” не с шести до девяти, а с шести до десяти часов вечера. Потом он
позвонил Лу Дэлл, чтобы узнать, чего еще желает мистер Сейвелл и каково
настроение присяжных.
Лу Дэлл не могла рассказать судье Харкину о
том, как увидела мистера Сейвелла почти в голом виде лежащим на кровати. Она
понимала, что у судьи и так полно забот, поэтому заверила его, что у них все в
порядке.
Хоппи прибыл первым, и Лу Дэлл быстро загнала
его в комнату Милли, где он снова преподнес жене коробку шоколада и скромный
букет цветов. Они быстренько поцеловали друг друга в щечку, не помышляя ни о
чем “супружеском”, и уселись на кровати смотреть программу “60 минут”. Как бы
невзначай Хоппи подвел разговор к суду и не без труда втянул в него жену.
— Я не вижу, знаешь ли, смысла в том, что люди
предъявляют подобные иски. Это просто глупо. Ведь все знают, что к сигаретам
привыкают и что они опасны для здоровья. Зачем же курить? Помнишь Бойда
Доугана? Он двадцать пять лет курил “Салем” вот так. — Хоппи показал, как Бойд
быстро-быстро делал одну затяжку за другой.
— Да, и бросил через пять минут после того,
как доктор объявил ему, что у него на языке опухоль, — напомнила Милли и тоже
забавно изобразила курящего Бойда.
— Верно, но множество людей сами отказываются
от привычки к курению. Разум побеждает. Это несправедливо: вполне сознательно
курить, а потом предъявлять миллионные иски, когда чертов табак убивает
курильщика.
— Хоппи, следи за словами.
— Прости. — Хоппи поинтересовался, что думают
о деле остальные присяжные. Мистер Кристано считал, что лучше попробовать
соблазнить Милли выгодами, чем пугать правдой. Они договорились об этом за
обедом. У Хоппи был шикарный план, как убедить жену, но чувство вины не
отпускало его и призрак пятилетнего заключения постоянно маячил перед глазами.
Николас вышел из комнаты в перерыве после
первой половины воскресного матча. В коридоре не было ни присяжных, ни охраны.
Из “бальной залы” доносились голоса, похоже, только мужские. Мужчины опять пили
пиво и смотрели футбол, в то время как женщины были заняты “социальным
общением” или “личными визитами”.
Николас тихонько прошмыгнул в двойную
стеклянную дверь в конце коридора, нырнул за угол, мимо автоматов с
прохладительными напитками и незаметно поднялся по лестнице на второй этаж.
Марли поджидала его в комнате, которую снимала за наличные, зарегистрировавшись
под именем Эльзы Брум — одним из многих ее псевдонимов.
Они без лишних слов и приготовлений легли в
постель. Оба считали, что восемь дней подряд друг без друга — не только их
личный рекорд, но и опасность для их здоровья.
* * *
Марли познакомилась с Николасом, когда оба они
носили совсем другие имена. Это произошло в одном из баров города Лоренса, штат
Канзас, где она служила официанткой, а он допоздна засиживался с приятелями —
однокашниками из юридического колледжа. К тому времени, когда Марли поселилась
в Лоренсе, она имела уже два диплома и, поскольку карьеру делать не собиралась,
подумывала о поступлении в юридический колледж — этот “детский сад”,
выпестовавший немало не нашедших своего призвания выпускников. Впрочем, она не
торопилась. Ее мать умерла за несколько лет до того, как Марли встретила Николаса,
оставив в наследство дочери почти двести тысяч долларов. Марли разносила
напитки в баре лишь потому, что там было прохладно и она скучала без дела.
Работа заставляла поддерживать форму. Ездила Марли на старом “ягуаре”, деньгами
не сорила и встречалась только со студентами-юристами.
Они обратили внимание друг на друга задолго до
того, как впервые перемолвились словом. Он появился в баре поздно, в обычной
компании, они сели в углу и завели скучную теоретическую беседу на темы
юриспруденции. Она принесла им бочкового пива в кувшинах и попробовала
пофлиртовать — с разным успехом у разных членов компании. На первом курсе
Николас был влюблен в юриспруденцию и на девушек обращал мало внимания. Марли
порасспрашивала о нем у знакомых и выяснила, что он хороший студент, третий в
своей группе по успеваемости, но ничего особенного собой не представляет.
Окончив первый курс, он уехал на каникулы и вернулся к началу нового учебного
года. Она подстриглась и похудела на десять фунтов, хотя в этом не было
необходимости.
