После двадцатиминутного перерыва на кафедру
взошел Кейбл и вцепился в Робилио. Голос у него был скрипучий, почти злобный,
словно он считал свидетеля предателем и ренегатом. Кейбл немедленно сделал
разоблачительное предположение: Робилио заплатили за то, чтобы он выступил в
качестве свидетеля обвинения. Его услуги оплачивались истцами и в ходе двух
других процессов против табачных компаний.
— Да, мне заплатили за то, чтобы я сюда
приехал, мистер Кейбл, так же, как и вам, — сказал Робилио. Это был типичный в
такой ситуации ответ человека, собаку съевшего на судебных тяжбах, однако на
фоне блеска монет образ борца несколько потускнел.
Кейбл заставил свидетеля признаться, что тот
начал курить в возрасте двадцати пяти лет, когда был уже женат, имел двоих
детей и, следовательно, едва ли мог считаться неразумным подростком,
соблазненным хитроумной деятельностью рекламных фирм с Мэдисон-авеню. Робилио
умел сохранять самообладание, в чем адвокаты убедились пять месяцев назад, во
время его двухдневного судебного марафона, однако Кейбл намеревался вывести его
из себя. Вопросы быстро следовали один за другим и были резкими и
провокационными.
— Сколько у вас детей? — спросил Кейбл.
— Трое.
— Кто-нибудь из них курил постоянно?
— Да.
— Сколько?
— Все трое.
— В каком возрасте они начали курить?
— По-разному.
— В среднем?
— Ближе к двадцати.
— Какую рекламу вы вините в том, что они
пристрастились к курению?
— Точно не помню.
— Значит, вы не можете сказать присяжным,
какая именно реклама повинна в том, что ваши дети приобрели привычку к курению?
— Этой рекламы было столько! Да и сейчас
недостатка нет.
Невозможно выделить одну, две или пять,
которые сыграли решающую роль.
— Но все же виновата реклама?
— Я уверен, что она имела большое значение. И
имеет.
— Но были и другие виновники?
— Я не поощрял курения.
— Вы в этом уверены? Вы пытаетесь доказать
присяжным, что дети человека, чьей профессией на протяжении двадцати лет было
способствовать тому, чтобы как можно больше людей в мире пристрастить к
сигаретам, закурили только под влиянием рекламы?
— Я уверен, что реклама этому способствовала.
В этом ее смысл.
— Вы курили дома, на глазах у детей?
— Да.
— А ваша жена?
— Да.
— Вы когда-нибудь запрещали гостям курить у
вас в доме?
— Нет.
— Значит, можно сказать, что в вашем доме была
обстановка, благоприятствующая курению?
— Да. Тогда — да.
— И все же ваши дети закурили лишь под
влиянием хитроумной рекламы? Вы в этом хотите убедить присяжных?
Робилио сделал глубокий вдох, медленно
сосчитал про себя до пяти, потом сказал:
— Как бы мне хотелось вернуть прошлое, мистер
Кейбл, многое я делал бы теперь совсем иначе. Я бы никогда не взял в руки ту
первую сигарету.
— Ваши дети бросили курить?
— Двое, с огромным трудом. Третий пытается вот
уже десять лет, но безуспешно.
Последний вопрос возник у Кейбла спонтанно, и
на секунду он пожалел, что задал его. Пора двигаться дальше. Кейбл нажал на
газ:
— Мистер Робилио, известно ли вам, какие
усилия предпринимают табачные компании, чтобы удерживать подростков от курения?
Робилио хмыкнул — послышалось усиленное
микрофоном бульканье.
— Это несерьезно, — сказал он.
— В прошлом году на программу “Дети не курят”
ими затрачено сорок миллионов долларов.
— Скажите, пожалуйста! Лапочки да и только!
— Знаете ли вы, что табачные компании
официально поддерживают запрет устанавливать автоматы для продажи сигарет
вблизи от тех мест, где собираются дети?
— Да, я что-то слышал об этом. Очень мило с их
стороны, не правда ли?
— А слышали ли вы о том, что в прошлом году
табачная индустрия выделила штату Калифорния десять миллионов долларов на
осуществление программы, целью которой является предупреждение об опасности
курения в раннем возрасте?
— Нет. А как насчет курения в позднем
возрасте? Они сообщили своим маленьким друзьям, что после восемнадцатого дня
рождения можно курить? Наверное, сообщили.
Кейблу было приятно вычеркивать в своем
вопроснике те вопросы, от ответов на которые свидетель уклонился.
— Известно ли вам, что табачная промышленность
в Техасе поддерживает законопроект о запрете курения во всех закусочных,
которые посещаются подростками?
— Да, а вы знаете, с какой целью они это
делают? Я вам скажу. Чтобы иметь возможность нанимать таких людей, как вы, для
того, чтобы рассказывать таким присяжным, как эти, подобные истории. Это
единственная причина — в суде звучит недурно.
— Знаете ли вы, что табачные компании
официально поддерживают законодательство, предусматривающее уголовную
ответственность за продажу табачных изделий детям в магазинах?
— Да, об этом я тоже что-то слышал. Это все
витрина. Они кидают пару монет туда, пару — сюда, чтобы выглядеть поприличнее,
попрезентабельнее, пореспектабельнее. И делают они это потому, что знают
правду, а правда состоит в том, что два миллиарда долларов, ежегодно
вкладываемых в рекламу, все равно гарантируют им, что следующее поколение
американцев пристрастится к курению. И вы глупец, если не понимаете этого.
Судья Харкин наклонился вперед:
— Мистер Робилио, это неуместное в суде
выражение. Прошу вас впредь воздерживаться от подобных выпадов. Вычеркнуть это
из протокола.
— Прошу прощения, Ваша честь. Простите, Мистер
Кейбл. Вы делаете свое дело. Тот, кого я ненавижу, — ваш клиент.
Кейбл был выбит из колеи.
— Ну и что? — вырвалось у него, и он тут же
пожалел, что не сдержался.
