Семнадцатый отправился на восток. Мы продолжали продвигаться к Везеру. Местами мы вязли в топях, и инженерные войска выходили вперед, поспешно сооружая примитивные мосты. Все, что только видел глаз, было серым. О Геракл! Куда ведет нас Вар?
В девятом часу Вар выслал вперед отряд разведчиков. В ожидании их возвращения Марк разъезжал вдоль колонны, следя за тем, чтобы легионеры ускорили шаг, сомкнули ряды, не отставали. Проезжая мимо меня, он натянул вожжи и вздохнул:
— Стрелки давно должны были вернуться.
Флавий пожал плечами:
— Знаешь, трибун, они могли и заблудиться. Здесь не на что ориентироваться.
Мне показалось, что он сказал это, чтобы успокоить свою тревогу.
Даже дыма не было на горизонте — возможно, в этом унылом месте и деревень-то не было. Никаких признаков жизни, если не считать воронов, которые всю дорогу следовали за нами.
— Слушай, трибун, похоже, эти птицы — посланцы Вотана, как орел у Юпитера.
Прежде я не думал об этом, и теперь они кажутся мне еще более зловещими, эти черные сообщники вражеских богов.
День подошел к концу, а наши разведчики все еще не вернулись. Даже Вар, с начала похода излучавший уверенность и душевное спокойствие, был озадачен.
В еловом лесу, по которому мы шли, солнце никогда не рассеивает сумрак. Но вот равнина закончилась, и мы начали подъем на гряду холмов. Сильно нагруженные люди задыхались. Они ворчали, их ноги путались в колючем стелющемся кустарнике, покрывшем землю.
Внезапно наше продвижение прекратилось, в рядах началась толкотня. С моего места, из середины колонны, я не видел, что происходит, но слышал крики и восклицания. Галопом подъехал Марк, он был мертвенно-бледен.
— Пилат, идем!
У меня не было никакого желания знать, что стряслось, но я последовал за ним. Мы выехали на огромную поляну, где было почти светло по сравнению с теменью остального леса. В центре поляны рос дуб, широкий и унылый, простирая к небу ветви, осеннее солнце мягко позолотило его листву. Это было священное дерево, судя по предметам, прибитым к его стволу и висевшим на ветвях. Среди приношений чужим богам мы увидели тела наших разведчиков, распятые, истерзанные, обескровленные, оставленные здесь как зловещее предостережение…
Мне показалось, что меня сейчас стошнит, и я поспешно отвернулся. Марк как загипнотизированный пристально смотрел на это чудовищное зрелище, в то время как его судорожно сжатые руки все натягивали удила, так что лошадь с мучительно оскаленной пастью рвалась под ним. Все офицеры собрались перед этим варварским жертвенником, и красные гребни наших шлемов контрастировали с бледностью наших лиц.
Лицо Вара, обычно красное, обрело пепельно-серый цвет. Ценой невероятного усилия ему удалось преодолеть себя и сказать почти спокойным голосом:
— Снимите этих людей!
Потом, медленно, он закрыл лицо полотнищем своего плаща. Главнокомандующий, наделенный религиозными полномочиями, равноценными полномочиям Фламиния от Юпитера, обязан соблюдать запреты, и Вар не имел права смотреть на трупы и предметы похоронного ритуала, ибо это могло помешать ему исполнить свой долг.
На протяжении многих миль добровольцы, сменяя друг друга, несли останки своих товарищей. Мы не хотели ни бросить их без погребения, ни воздать им погребальные почести в месте, посвященном богу вороной, любителю человеческих жертв.
Вечером мы разбили лагерь на опушке леса. Почва была здесь более сухой, чем на месте вчерашнего бивуака. Люди были изнурены и, что еще хуже, деморализованы. Осматривая укрепление, я заметил, что все работали на скорую руку: ров был вырыт неглубоко, а бруствер был недостаточно высоким.
Мне следовало рассердиться, угрожать лишением жалованья и трофеев или попытаться образумить, напомнить, что мы окружены врагами и нуждаемся в прочном оборонительном сооружении. Но я понимал, что это бесполезно. В тот вечер они не думали ни о грабеже, ни о сестерциях за следующий месяц и берегли силы на другое: рубку деревьев для погребального костра. Это было так понятно, что даже Вар на этот раз не осмелился требовать, чтобы и на эту ночь ему возвели штаб-квартиру, соответствующую его представлениям о своем величии.
Поздно ночью мы остались смотреть на пламя погребального костра. Жар пламени обжигал нас с одной стороны, ветер с севера обмораживал с другой; едкий запах горящей ели не мог перебить запаха паленого мяса. Марк сказал:
— А нам, кто нам воздаст погребальные почести?
Мы двинулись в путь до рассвета. Вар упорно продолжал движение, не имея никаких известий от Мессалы. Перед нами тянулась болотистая равнина, окруженная мрачными, поросшими чернеющим лесом горами. Бесчисленные вороны кружили над нашими головами. Иногда, пронзительно крича, они пикировали прямо на нас, как хищные птицы.
Откуда они появились? И как смогли незаметно приблизиться? Их были тысячи, эти тысячи тянулись вдоль горизонта, насколько хватало глаз. Тысячи варваров: херусков, хаттов, бруктеров, фризов, пришедших с туманных берегов германского океана. Арминию удалось совершить чудо — собрать под своим командованием рассеянную массу германских племен.
Мы развернулись в боевом порядке, манипула за манипулой, центурия за центурией. Римская армия, хорошо подогнанная машина, демонстрировала свою силу, свое искусство, свою дисциплину. Букцинумы трубили, мечи в такт ударяли о щиты. Там, вдали, ветер трепал длинные волосы варваров. Вексилларии нашей конницы подняли знамена; знаменосцы сжали пальцы на древках орлов легионов и на знаменах когорт. Черный жеребец Вара, заржав, встал на дыбы. Я отстегнул фибулу, удерживавшую мой плащ, — он стеснял движения. Моя ладонь вспотела на гарде шпаги.
Долгие годы я дивился нечеткости своих воспоминаний, суматошных и беспорядочных видений, преследовавших меня в кошмарах, значение, связь, логику которых мне не удавалось восстановить. Мне случалось потом говорить с другими ветеранами: легатами, трибунами, центурионами и простыми воинами, выжившими в других сражениях. Ни один из них не пережил подобного тому, что пережил я в Тевтобурге за несколько дней октябрьских календ.
Мы сражались долго и мужественно: пусть Рим не думает, что мы не умели защитить его честь. Не раз галльские резервы нападали на всадников Германа. Одетые в форму своих победителей, потомки сподвижников Верцингеторикса не совершили недостойного поступка. И, как и их отцы перед Лабиеном, галлы защищались до последнего, не отступая.
Секст Нументин Приск, легат восемнадцатого, пал с наступлением седьмого часа. Тогда Вар вспомнил, кто он, и решил оправдаться в глазах потомков. Взяв на себя командование восемнадцатым, он прорвал правое крыло Арминия. На короткое мгновение показалось, что германская орда дрогнула. Но обнаженный по пояс вождь варваров направил на Вара своего коня. Я узнал Арминия. Он был молод, силен и ловок; Вар достиг зрелого возраста. Сражение на время затихло: и римляне, и германцы смотрели, как бьются их военачальники.
