– Нет уж! На автобусе, представь себе!
– Нашел чем испугать!
Мы пошли на остановку – белоснежный навес.
– Ну… скоро? – нетерпеливо сказал я.
Но не успел Гага ответить, как подкатил шикарный автобус, открыл дверцы.
– Постой! – Я схватил вдруг Гагу за шиворот. – Не поедем на этом!
Автобус вежливо некоторое время ждал, потом сложил свои аккуратные дверцы и уехал.
– Ты что, с ума сошел от перенапряжения?! – вырвавшись наконец от меня, яростно зашипел Гага. – Чем тебе автобус-то не понравился?!
– Да понимаешь… – я замялся. – Как-то в нем хорошеньких было мало… Раз уж я с такими трудностями приехал к тебе, то хочется, чтобы в автобусе были хорошенькие.
– Идиот! – Гага затряс своими ладошками перед личиком. – Хорошеньких ему подавай! Да кто ты такой? Да у нас министры не требуют такого! Избалован ты просто… непонятно чем! – Он возмущенно умолк.
– Да, согласен… я избалован… но исключительно самим собой, – миролюбиво согласился я.
– Ну вот, – тоже остывая, проговорил Гага, подходя к расписанию, – теперь из-за твоего идиотизма торчи здесь… Следующий черт знает когда – через сорок минут!
– Ничего, может, еще раньше придет! – бодро сказал я.
– Не придет, понимаешь, не придет! Здесь страна систематическая, если написано – через сорок… – сварливо заскрипел он, – значит, сорок!
Из-за поворота появился автобус… Гага задохнулся от ярости!
Вот этот автобус был подходящий – хорошеньких полно!
– Ну вот видишь! – миролюбиво сказал я. – Все как я хотел!
– Стоило этому идиоту приехать, – хрипел он, поднимаясь в салон, – как моментально поломалось все, даже расписание! Знаешь, ты кто? Гений идиотизма!
– А ты – Хорь и Калиныч в одном лице! – Я больше опирался на русскую классику.
– Ну все… выходи! – он пихнул меня. – Или тебя выкинуть?
– Драться, к сожалению, не могу – слишком шикарно одет.
– Выходи, говорят тебе! – Гага выпихнул меня из автобуса.
– Жалко. – Я поглядел вслед автобусу. – Там одна отчаянно клеилась! – Я вздохнул.
– Уверен, она на тебя с испугом смотрела! – проговорил он.
– Думаешь, как в известном романсе: «Ты с ужасом глядела на меня»?
– Нет такого романса, – сказал Гага.
Мы свернули в какой-то сад.
– Куда это мы? – возмутился я. – Не туда!
– Туда-а, туда-а! – усмехаясь, произнес он.
И действительно, под раскидистыми пахучими липами я разглядел тяжелые, накрытые скатертями столы, могучие стулья. На них сидели люди, пили пиво и ели.
– Биргартен… Пивной сад! – доложил Гага.
– Понимаю! – воскликнул я.
После короткого разговора, который я частично уже понимал, официант принес много-много разноцветных сегментов сыра на деревянной доске, шершавые соленые палочки в бумажном стаканчике, потом – длинные сосиски, шипящие на сковороде. Наконец принесли и пиво.
– Ну! – Мы стукнулись тяжелыми кружками.
– Та-ак! – радостно проговорил он. – Завтра мои ребятушки… орлятушки мои… раскатают твой докладик… по бревнышку! – Он сладострастно хлебнул.
– Отлично! – воскликнул я.
Несли уже седьмую, восьмую закусь!
Потом я уже сидел расслабленно, привольно облокотившись на удобную – как раз под мышку – ограду сада.
– Вот ты говоришь, – лениво, уже не зная, к чему придраться, заговорил я, – …вот ты говоришь… демократия, Европарламент… А вон стоит прямо посреди улицы полицейский – не скрою, правда, первый, которого вижу за все время, но стоит посреди улицы – и останавливает некоторые машины – правда, редко. И документы в них проверяет! Это как?!
– Граница, старик, – кинув туда спокойный взгляд, равнодушно сказал Гага и тут же пожалел о сказанном.
– Граница?! – Я вскочил, перегнулся, как мог, через ограду и стал вглядываться туда. – С кем?! – Я повернулся к Гаге.
– Ну со Швейцарией… – неохотно ответил он. – Я ж говорил тебе, тут вся Европа сошлась…
– Со Швейцарией?! – Я еще больше перевесился через забор. Улица уходила за границу абсолютно спокойно. – А можно туда?
Да, было такое время, когда для разных стран в Европе были разные визы… А в Швейцарию, кстати, и сейчас.
– Сразу видно, человек оттуда! – заворчал Гага. – Сколько границ уже пересек – и все ему мало, подавай еще одну!
– А нельзя?! – Я встрепенулся.
– Сложно, – подумав, проворчал он.
– А помнишь, как ты ко мне, когда я в Венгрии был, из Австрии прорвался?!
– Ну я тогда молодой… к тому же пьяный был.
– А сейчас? Слабо?!
– Ну все… ты мне надоел! – Он со стуком поставил кружку, подозвал официанта, заплатил.
– Все, что ли? – проговорил я разочарованно.
– Как ты хотел.
– Как – я хотел?
Он не отвечал. Мы быстро сели в автобус – тут уж я не ерепенился, – проехали несколько остановок, потом вдруг сели в вагончик, оказавшийся фуникулером, – он поволок нас над обрывами, пропастями.
– Куда же так высоко?!
– Альпы, старик, – отрывисто сообщил он.
– Ясно.
Мы вышли на обдуваемой ветром площадке, окруженной со всех сторон пространством. Чуть в стороне стояла деревянная кабинка с двумя как бы подвешенными жесткими сиденьицами и широко раскинутыми крыльями.
– Планер, что ли? – дрогнувшим голосом спросил я.
Гага зловеще кивнул. Мы подошли, сели рядом в креслица… Ух! Старушка-билетерша получила денежки, как-то по-славянски перекрестила нас… и отцепила. Грохот, сотрясение, резкий ветер, потом – глухой удар, словно обрывающий жизнь, и небытие: тишина, неподвижность. Я открыл наконец глаза: под моим крылом паром внизу, на глади озера, был как игрушечный. Гага, растрепанный и словно надутый воздухом, рядом что-то пел.
– Высота? – деловито осведомился я.
– Метров четыреста, – глухо (уши заложило) донеслось до меня. – Что, не любишь?!
– Ну почему?! Люблю!
– Вон видишь, беленький домик на мысу? – Гага, выпростав ручку, показал.
– …Вижу.
– Италия, старик!
Запретные радости
Амстердам… Темный квартал вдоль канала. Все двери окаймлены красными светящимися трубками… Если уж и это не разбередит! Втискиваюсь в узкую улочку… Песня вдруг вспомнилась: «Широка в деревне улица – а нам не разойтись!» Петь пришел? Ближе к делу! Вся стена – стеклянные дверки. Напоминает будки телефонов-автоматов. Вспомнил надпись на них: «Разговор не более трех минут!» Может, хватит посторонних ассоциаций, а? Но что делать, похоже. И «разговор» здесь тоже «не более трех минут» – судя по частому хлопанью дверей. Рискнуть?.. Но, помнится, в те наши будки, телефонные, на морозе люди мужественно выстаивали длинные очереди – так было важно в будку войти. Тут такого энтузиазма не наблюдается – очереди нет. До чего же коварно время! Косит все! Очереди нет – но и желания тоже!
