– Да мы валялись с ним на траве!
– Надо было тебе скосить ту траву и засушить! Потом выгодно продашь.
Пора кончать эту мороку.
– Ну, за встречу! Давай.
– Милая русская привычка – пить с утра! – усмехается Вика. Меня, честно скажу, больше интересовала закуска. – Может быть, как у вас говорят, «руки помоешь»? – предлагает она.
– Я вообще мытьем рук не увлекаюсь… Но ладно!
С некоторым усилием все же встаю. Здесь все «на преодолении». Другой мир. Вода в унитазе стоит «на самом высоком уровне», почти у самого его края – крайне непривычно, даже неловко! Душ торчит из стены твердой палкой, два раза жахнулся башкой, пока мылся.
Вика встречает меня криком, когда выхожу:
– Валера! Ты что, с ума, сошел? Закрой сейчас же окно! Негр по пожарной лестнице взлетит, схватит твою сумку, ты и не увидишь его!
Вешаю тяжелую сумку себе на шею. Вика тут улыбается:
– Ну ладно уж, сними!
Чуть выпиваем.
Потом я открываю тетрадь с записями. Отсюда мы и начнем захватывать Нью-Йорк!
– Кстати, звонки тут платные, – вскользь замечает Вика. – Какая-то очень сложная система, я еще не освоила!
– Но можно хоть Ефимову позвонить?
– А-а-а! Так это ты к нему ехал?
– Ну почему?! Сперва к вам! А дальше уж…
– Ну давай.
Как-то по-сложному набирает номер. «Только недолго!» – это она не говорит, но я уже чувствую.
– Валера, это ты? – кричит в трубке Марина. – Игоря нет! Ты где?
Наши – или так мне показалось – от непривычки разговаривают по телефону тут с некоторым напряжением, почти кричат… словно пытаются докричаться «через две речки».
– Привет, любимая!
Может, зря я так говорю при Вике? Но я со всеми так говорю.
– Ты что? Не смог доехать? – кричит в трубке Марина. – У Беломлинских? Ладно. Когда Игорь приедет, позвонит Мише. Ты тут все равно ни черта не поймешь – поэтому не объясняю! – Она смеется. – Ну ладно! Долго не могу говорить!
Помню, как уютно и обстоятельно мы обустраивались в кресле перед телефоном, готовясь к долгой беседе!
– Пока!
Рассматриваю свои записи, планы «захвата Нью-Йорка».
– Хорошая у тебя записнуха, Валера! – усмехается Вика. – Но у Довлатова она была больше раз в шесть. Амбарная книга! И там буквально по минутам было расписано – куда поехать, кому позвонить, даже как разговаривать: «застенчиво», «туповато», «высокомерно». Скажу тебе, ты его вообще не знал. Он и там так же притворялся недотепой, как и здесь. А на самом деле! У меня была уже четкая договоренность – работать на радиостанции «Свобода», вдруг на моем месте – Довлатов. И звонит мне, и представляет это событие как цепь нелепых случайностей! Ну просто «сам не понимает как». Но я не стала играть в эту игру, в которую он всех завлекал. «Ты хитрый армяшка!» – так и сказала ему, хотя и сама наполовину армянка.
«Ну как же так? – думаю я. – Человек ведь только что умер – и так о нем! Да, раньше у нас до такого – во всяком случае, в нашем кругу – не доходило! Все мы были союзники, единомышленники, друзья! Но здесь, видимо, так не проживешь!»
Вика, как всегда, красивая и решительная, принципиально говорит только об Америке – хотя и не всегда самое приятное. Все мои попытки передать от кого-то приветы, что-то вспомнить хорошее, ею сурово пресекаются на корню. О прошлом говорить бессмысленно, теперь все – здесь! Она сосредоточена и мрачна.
Брякает дверь, появляется Михаил. Мы здороваемся, обнимаемся – но без всяких шуток-прибауток, как бывало. Веселье тут как-то не прижилось. Где его золотые кудри торчком, веселый, победный курносый нос, озорной взгляд?
– Я шагаю с работы, усталый! – произносит он строчку из песни, которую раньше он пел весело, слегка насмешливо. Сейчас усмешка печальна.
– Девятьсот долларов платим за эту квартирку! – сообщает он как первую новость.
У нас он был самым обожаемым детским художником, его веселые персонажи поднимали дух.
– Рисуешь?
– Служу! В газете «Новое русское слово»… Метранпаж!
– Что это такое?
– Только тут впервые и узнал. Набор, в общем. А рисунки… редко.
Открывает газету – на последней странице – его вполне узнаваемый рисунок – но без обычного озорства. Обнаженная женщина, слегка в веснушках, обозначена контуром, на лугу, в цветах.
– Реклама фильма!
– А. Хорошо!
– И я так думал! И вдруг пришли в газету сотни возмущенных писем от американцев: «Разрушаю устои!»
– Правильно! – говорю я. Мы чокаемся. – Разрушай, разрушай! Пусть знают наших!
– Так не хотят! – нервно вступает Вика. – У них норма. От русских – один! Так же, по одному, от других национальностей. Всем – «равные права». На похоронах Довлатова вообще не было ни одного американца! Иосиф – первый. Серега – уже второй. И им он уже не интересен. Вот так.
– Ну зачем, Вика, ты так говоришь? – возражает добродушный Михаил. – Может, и были американцы на похоронах – мы ж не опрашивали.
– Нет! – чеканит Вика. Красавица! Гордый кавказский профиль. – Знаешь, как тут? Без сентиментов. Если хочешь что-то значить – вытесни другого! Ты покажи Валере свой рисунок, покажи.
Миша открывает газету. Карикатура! Раздутый, как аэростат, Довлатов, висит над толпой, пальцы руки и ног накачаны, как сардельки. Под ним восторженная толпа. За ниточки держат раздутого ими же и куда-то тащат. Вдохновенные лица…
– Это, что ли, первые, Генис и Вайль?
Миша кивает, вздыхает.
– После этой карикатуры поссорился с ними, с Довлатовым – я уже не говорю, теперь со мной не общается и его вдова. Вот такое «веселье»!
– Да.
Выпиваем.
– Он, вообще-то, не к нам, он к Ефимовым ехал! – сообщает Вика.
Что же такое тут?! Почему злые?
Миша встает.
– Ну давай, Валера. Отвезу!
Нет человека добрее и ответственнее его!
– Ты с ума сошел, Миша? – кричит Вика. – Это же в Нью-Джерси! И ты выпил…
– Ладно, Миша! Отдыхаем, – говорю я. – Ефимов сам прорежется.
– И думаешь, он за тобой приедет сюда? – распаляется Вика. – В Нью-Йорке такое нереально!
Что же это за Нью-Йорк такой?!
– В лучшем случае, – произносит Вика, – он согласится забрать тебя где-то в центре.
– Передача мяча! Американский футбол! – Я смеюсь. – Национальный спорт!
Для этого я, наверное, и приехал, чтобы ощутить!
– Как бы тут не забросили тебя, словно мяч, куда подальше! – усмехается Вика.
