– Ну что, Валера, волнуешься? – улыбнулась она. – Да, в первый раз увидеть Нью-Йорк – это потрясающе!
– Да я вообще-то видел его… но как-то смутно, – пробормотал я.
– Про это мы знаем! – усмехнулся хозяин. – Ну, едем? Так куда тебе?
– Да ты не парься, – забормотал я. – Выкини меня там где-нибудь, а вечером подберешь… что останется.
– Ну… посмотрим. Тебе, наверное, деньги нужны? – спросил он великодушно.
– Да я не знаю.
– Маринка, у тебя осталось что-нибудь?
Марина вытащила из сумки бумажник.
– Вообще-то мне дали там что-то за выступление в «Коннектикат-Калладже» с Бродским… – Я протянул ему мой «лопатник». – …Мало?
То было святое время, когда мы еще не знали ничего о силе доллара.
Ефимов глянул – и обалдел.
– Мало?! – Он вдруг бешено захохотал, как, бывало, он хохотал, когда ловко выигрывал в преферанс. – Марина! Ни цента ему не давай! – восторженно заорал он. – Ты знаешь, сколько у него?
– Сколько?
– Во! – Ефимов развернул перед ней мой кошелек. – Полторы тысячи долларов!
– Ой! – произнесла Марина.
– Это много? – поинтересовался я.
– Наш месячный в лучшие времена бюджет! – произнес Ефимов торжественно.
Ё-моё! Я же богат, оказывается! Мог бы красиво жить. Но где? Хозяева, похоже, красивой жизнью не интересуются, живут так.
– Откуда у тебя такая сумма? – спросила Марина.
– Откуда, откуда, – проворчал Ефимов. – От Иосифа!
– Ну да, – проговорил я. – Я вспомнил! Он говорил: получите столько же, сколько и я. Но я как-то не при́дал значения. Или не прида́л?
– «Не придал он!» Что думаешь делать с такими деньгами? – рявкнул Ефимов.
Еще одна проблема нашлась!
«Да могу, собственно, вам отдать!» – чуть было не сказал я, но в последний момент удержался. Ведь мне еще тут жить да жить.
– Ну… посмотрим, – уклончиво произнес я. – Хотел бы все же глянуть, хотя бы одним глазком, ваше «общество потребления!».
– Теперь-то еще бы… с такими деньгами! – проговорил Ефимов несколько холодно.
Классовое разделение наступило? Они с Маринкой как-то многозначительно переглянулись.
– Да! – хмыкнул Ефимов. – Иосиф очень добр… особенно с теми, кто приезжает ненадолго!
Да, уже понял я, тут вдобавок к трудностям привыкания – еще и непростые отношения прежних друзей. В Питере нам, тогда неприкаянным, нечего было делить – а тут началась гонка. Раскидало ребят.
– Ну, поехали?
Мы выехали на берег Гудзона и встали.
– Ну как? – весело оскалясь, друг повернулся ко мне. – Впечатляет?
– Да-а! Грандиозно!
Манхэттен! На том берегу величественно, как горный хребет, зубцами поднимались небоскребы. В основном серые, но вот и стеклянный, голубой. На самом кончике острова поднимались «близнецы» – два самых высоких, стройных здания Торгового центра… ужасную судьбу которых никто еще тогда не знал.
Мы молча любовались: не только я, но и мои друзья – чувствовалось, что и они в повседневной суете любуются этой красотой не так часто.
– Да-а! Нью-Йорк! Еще его называют «Большое яблоко»! – торжественно произнес друг. – Но много не укусишь – не надейся!
«Постараюсь укусить как можно больше!» – подумал я.
Далеко влево над Гудзоном словно летел огромный, но казавшийся изящным и легким мост Вашингтона.
– Мне кажется, я уже ездил по нему, – произнес я робко.
– Удивляюсь, как ты с него не упал! – Ефимов снова улыбнулся удачной своей шутке.
– Не, сейчас нам не туда, – усмехнулась Марина.
Мы свернули направо, и пейзаж стал понемногу исчезать, и вот видны были лишь вершины небоскребов. Мы все больше уходили под землю, а точней, под воду: мы въезжали в грохочущий полутемный тоннель под Гудзоном, втягивающий в себя все автомобильные реки штата Нью-Джерси.
– Холланд-тоннель! – в шуме крикнул мне Игорек.
Так это он ради него бросил меня давеча – предпочел тоннель. Да, неказист он. Неужели я хуже? В пробензиненной духоте, в узком и низком подземелье мы часто останавливались вместе с потоком машин и стояли подолгу. Такой душегубки я раньше не встречал.
– Ценю! – крикнул я Ефимову.
Он кивнул – очевидно, неправильно меня понял. Он-то, наверно, решил, что я ценю это чудо созидания, путь подо дном широкой реки… На самом-то деле я оценил его подвиг: что он тащил меня через эту трубу. Понял, наконец, почему он так долго и упорно не хотел мне показывать эти стальные джунгли. Впрочем, Ефимов, кажется, никогда не комплексует! Над нами навис, подавляя и удушая, огромный желтый трейлер. И как-то избежать этого, переместиться, выкрикнуть: «Я так не играю!»… безнадежно! Вот они, джунгли капитализма! Наконец двинулись – и снова надолго остановились. Ф-фу! Ефимов на меня не смотрел. Место для мирной философской беседы было явно не подходящее.
– Нью-Йорк! Сплошные проблемы! Одна из них эта… «Холланд-тоннель!» – наконец произнес он свысока и небрежно, когда мы остановились в третий раз. А как еще надо на это реагировать? Только так. Есть Нью-Йорк с его проблемами, но ты выше них!
Наконец выползли «из трубы» с высунутыми языками… Полегчало. Теперь это был уже вожделенный остров Манхэттен – сердце, мозг, желудок, легкие Нью-Йорка!.. Пока это, правда, как-то не ощущалось. Прямо рядом с выходом из тоннеля как-то уверенно и, я бы сказал, бесшабашно разгружали баржу с цементом, по воздуху к нам тянулся серый шлейф – и нам удалось заглотнуть цементной пыли. Ефимов раздраженно поднял стекло. Глянул на меня. Я понимаю злобу его: когда хочешь продемонстрировать, чем гордишься, обязательно привяжется какая-то гадость.
– …Отлично! – натужно просипел я, но он не прореагировал. Не поверил?
Да. Тут вспыхнешь! Когда мы встали на перекрестке надолго, я приоткрыл дверку машины, чтобы дохнуть, – и обжегся воздухом, слово открыл дверку печи. Почему-то тронул рукой крышу машины: раскалено!
Да, похоже, тут лучше заизолироваться. Захлопнул дверь. Однако прохожие шли. Герои! Публика абсолютно не похожа на нашу – и иначе себя ведет. Не гуляют. Идут. Не видно, чтобы стояли и говорили не спеша.
От «лодки» я так и не отцепился. Да и соблазнов, куда бы нырнуть, как-то не возникало. А вот и знакомый уже Бродвей… Ефимовы вышли – и я молча и тупо пошел за ними! Тут надо держаться друг друга, иначе конец! – усвоил я.
– Вот, привез вам новую работницу, как договаривались! – усмехнувшись, сказал друг мой Ефимов Генису и Вайлю, уже сидевшим за столом с бумагами.
– Марина, привет! – обрадованно сказал Вайль. Генис помахал, не отрывая глаз от бумаг. Меня они как бы не замечали в упор. Надеялись, видимо, что это призрак.
