– Слушаю. – произнес ее голос по-русски.
…Поняла, значит. Сейчас бы попить!
– Привет, – прохрипел я.
Обессиленный, выпал из будки. К счастью, «земеля» подхватил меня на руки.
– Ну?
– Приедет.
– Даже так? Любит, значит.
– Ну… увидим. Спасибо тебе!
– Ты это… давай не стой на месте! – посоветовал он. – Ходи. Местные не стоят, ходят. Тут хоть и свобода – но лучше не выделяться! Бывай!
И он нырнул в толпу. Нет чтобы напиться с товарищем, быстро открыть душу, майку порвать. Бросил! Все они такие тут! Я совсем что-то расклеился. Не ходить хотелось – а снова на ступеньку упасть. Но она это вряд ли одобрит! Какая она? Двадцать лет мы не виделись. Но голос-то как разбередил! Такой же робкий, к концу фразы как бы задыхающийся. Но робкой-то она не была!
Вдруг полились слезы. Совсем, видно, ослабел.
Студенческие годы!.. Возник слепящий кавголовский снег. В провалах следов свет стоял голубой. Ира, особенно тоненькая в длинном толстом свитере (Сенька, друг, дал!), провожала меня на станцию, и природа, сияя, словно подсказывала: «Зря уезжаешь! Это же счастье. А уж ее-то оставляешь совсем зря!» Слезы так и лились. Вроде как от сияния: все сияло вокруг: склоны, сосульки, снег на сосновых лапах. И от Иры сияние шло! «Оставил на друга!» На один день! Но чувствовал какое-то облегчение: «Вырваться на свободу! Не должен никому – и ей прежде всего!» А вечером Сенька сказал: «Мы, ОКАЗЫВАЕТСЯ, любим друг друга! Извини, старик!» Тогда мы так называли друга… Это вот теперь он, наверное, старик. А тогда он стариком не был и это доказал. А «стариком», никуда не годным, оказался я… Хотя старше Сеньки всего на месяц. Такие дела. А она «покаялась»! «Извини. Я честно сопротивлялась. Целых полчаса». Она еще улыбалась! Внезапные ее вспышки дерзости на фоне застенчивости сбивали с ног. Даже Сенька, «друг», и тот больше переживал – или хотя бы честно делал вид! «Давайте считать происшедшее трагической ошибкой!» – бормотал он. «Давайте… но ошибкой моей!» – отрубил я. «А давайте – нашей общей! – весело предложила она. – И за это все вместе пойдем за картошкой!» «Нет!» – И я ушел, идиот, навсегда из той избушки, что снимали мы неподалеку от ската гигантского кавголовского трамплина. Просыпались от шороха: «Шшш! Шшш!» – с трамплина уже «слетали» «первые ласточки». Двадцать лет прошло – и вот вдруг вернулось! Что делать, как раз такую Иру я и любил. Ушел в ночь – и просидел на станции, под утро задремал – чуть не пропустил первую электричку: успел вставить руки и двери разжал. Она уже трогалась – свободно погибнуть мог, но это не пугало, даже радовало! Как бы сейчас вот «последнюю электричку не пропустить!» – стряхнул дремоту… Осталась лишь одна фотография с загнутыми углами: мы стоим у хаты в снегу, и Ира дует на сосульки, свисающие с низкой крыши. И сосульки сияют, и как бы «сдуваются», косо висят – хотя, конечно, их «подкосил» ветер при замерзании – но фото замечательное. «Чудо любви».
И думал – конец. Но вдруг потеплело, «подуло» из Нью-Йорка… И вот я здесь. Но Семена – не простил.
О господи! Подъезжает она! И как ни в чем не бывало машет за дверцей – «Залезай!».
– Надо же, а! Мы в Нью-Йорке! – воскликнул я, забравшись к ней.
– Давно пора! – сказала она, и мы поцеловались.
Незнакомый седой ежик на голове – но… стала еще лучше!
– К тебе! – властно приказал.
С похмелья – чувственность возрастает.
– Хорошо, – как-то смутно улыбнулась.
– Сенька, надеюсь, на работе?
– Надеюсь! – скромно произнесла.
– Тогда жми!
– Ладно, – сказала и, сбросив мокасины, нажала на педали ногами в шерстяных носках: и тут зябла!
Вспомнил мгновенно, как впервые она тронула своей ледяной рукой мой живот, и я вздрогнул. Усмехнулась: «Да. Вот такие у меня руки почему-то. И ноги, кстати, тоже. Поэтому даже с мужиками сплю в шерстяных носках. В варежках как-то не решаюсь». Вот такие признания у нее слетали легко, как бы вскользь!
– ООН! – Она мотнула головой в сторону высокого плоского здания с вяло повисшими флагами.
Въехали на грохочущий чугунный мост промышленно-грузового типа с маленьким островом посередине реки. Непринужденно разгружалась баржа, цемент длинной седой лентой летел по ветру. Что значит «открытое общество» – все у них на виду. За мостом ехали среди маленьких домиков типа «дачный кооператив среднего офицерского состава». Потом дома стали выше.
– А теперь ничему не удивляйся! – сказала она.
Переехали многорядный грохочущий проспект, и дальше шествовали только индусы: фиолетовые, важные, иссушенные, в высоких чалмах. Такие же сидели в лавках и магазинах.
– А говорили – престижный район! – вырвалось у меня.
– Был! Теперь я индуска! – кокетливо дернув плечиком, проговорила она.
Из-за резных дверей тянутся сладкие дымки благовоний. Ну вот, еще и в Индии я побывал!
– …Ну что? Теперь успокоился? – после сладостной паузы прошептала она.
– Да! А теперь – чайку! – воскликнул я. – Индийского!
– Ты прямо как раджа!
– А ты – моя любимая танцовщица! Зачем, думаешь, я летел за океан?!
– Ну есть сведения, что у тебя выступление.
– Ну это мелочь! – я отмахнулся. – Кстати, ты не представляешь, где это? – Показал запись.
– Представляю… Не ближний свет.
– А во сколько, не знаешь?
– Молодец! – усмехнулась она. – Такой же олух! – ласково погладила по остаткам кудрей. – Но это надо Сеньке звонить – он-то мне и сказал о тебе… Или не звонить? Тебя что-то смущает? – усмехнулась.
– Нет. Это раньше меня что-то смущало. А теперь – нет! Теперь мы с ним – квиты. Звони!
– Звоню… Привет! Ты представляешь, кто у нас тут сидит?.. Точно! «Гастролер»! Но не знает, во сколько его выступление… Во сколько? Так чего ж мы сидим!
– Чуть было не сказала «лежим»! – усмехнулась она, вешая трубку.
– Ну как? Не возражает?
– Озадачен.
– Это хорошо!
И мы помчались. Даун-таун («Нижний город»), юг Манхэттена – не ближний конец. Ехали через Чайна-таун. Я тут был? Или это – другой был Китай?.. Малая Италия – ярко освещенная Мадонна в нише с гирляндой лампочек… Ридна Украина. Вывеска – «Щирые щи». Как тут компактно разместился земной шар!
Когда я вошел в зал – Генис и Вайль, мои «ведущие», уже сидели за столом в начале уютного зала – бледные, встревоженные, прилизанные и почему-то опухшие.
– Это он! Он! – почему-то в ужасе закричал Генис, показывая на меня пальцем.
Они дико захохотали.
– А кого вы, собственно, ждали?
– Ну уж замену искали, – сказал Петр. – Обзвонились всюду!
