И вот мы с Сашей гуляли по Вашингтону. С нами пошел еще молодой поэт, ученик Кушнера. Был октябрь, и стояла невыносимая жара. После того как мы целый день парились на этой нелепой конференции, созванной, как выяснилось, местным проповедником, я почему-то чувствовал вину перед моими коллегами, хотя и не я их сюда приглашал… но все-таки надо попытаться что-то сделать. Вашингтон оказался однообразным, с одинаковыми домами в духе наших пятидесятых, причем чуть в стороне от исторического центра улицы уже не имели названий, а лишь буквы и цифры… Трудно ориентироваться, улицы не отличаются. И жара! Я хотел отыскать богемный вашингтонский пригород Джорджтаун, где, как я слышал, деревья и река. Точного пути я не знал, с моим убогим английским добиться я ничего не мог – знал только направление. Саша, конечно, понимал всю рисковость этого приглашения, но, однако, пошел: товарищ хочет сделать что-то хорошее – как же его не поддержать? Он, терпеливо улыбаясь, шел со мной по очередной раскаленной улице. Толпа на улицах становилась не богемной, а какой-то бомжовой… старик, скрючившись, спал в картонной коробке… Александр терпеливо шел рядом.
Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной». Он презирал мой маршрут с самого начала, как презирал почти все, используя лишь высокомерные интонации… Но как же: «Небожитель!»
– Вы разве не понимаете, Александр Семенович, – говорил он, усмехаясь, – что Попов сочиняет очередной свой абсурдистский рассказ с нашим участием! Какой может быть тут Джорджтаун? – Он с презрением огляделся.
– Ну, еще пару улиц пройдем? – обратился я к Саше.
– Конечно, почему ж нет? – спокойно отвечал Александр.
И мы шли. Отнюдь не гигант от природы, навсегда сохранивший облик очкарика-отличника, он был спокоен и благожелателен, понимая: только так и создается что-то достойное. А наш спутник… он тоже шел с нами – но лишь чтобы доказать нелепость моих усилий и торжество своего высокомерного скепсиса. Как-то наглядно все проступило: кто будет всегда любим читателями, а кто – никогда. Тщетны попытки обойтись без души, без любви к людям и желания помочь – и никакие модные выкрутасы тут не помогут. Ты никого не обманешь. Получишь столько же, сколько отдаешь. И будешь «своим» только среди таких же, как ты!
А мы с Сашей нашли Джорджтаун – хотя пота пролили немало. И вот – речная свежесть после каменной раскаленной духоты, склонившиеся к воде ивы, прелестные маленькие домики, увитые плющом. Наш спутник умолк… а что вообще он может сказать? Ты никого не обманешь!
Дружба народов
Остальные дни совещания мы провели в основном в номерах. Что интересно, к нашей «теплой компании» с энтузиазмом присоединились и грузины, и литовцы, и поляки, и другие только что «освободившееся от нас». В этом жарком сухом Вашингтоне как-то стало пронзительно ясно, что мы по-прежнему ближе между собой, чем с другими. И на этой радости заварился большой загул – в номерах шел непрерывный праздник, мы пили и хохотали!
И вот выпала моя очередь бежать за бухлом. Надо сказать, что в Америке, в этом как бы «обществе якобы потребления», а тем более в Вашингтоне, столице страны, быстро затариться алкоголем как-то проблематично. Скажем так: запихать у всех на глазах в рваную авоську восемь бутылок джина – нереально! Не могу даже объяснить почему. Нереально! Приходится заходить в несколько магазинов и чинно брать по одной, максимум по две, при этом выглядеть «комильфо».
Внутренне готовясь к такому серьезному делу, я шел через шикарный мраморный холл. В центре на возвышении сиял роскошный букет, а вокруг пьедестала журчали хрустальные струйки, летела водяная пыль на цветы. Я сунул туда голову, освежился. Красота, прохлада! Вот так бы и жить. Почему же мы, черт возьми, так не живем?!. Да потому что я бегу за бухлом! – ответ простой. Но как у всякого русского человека – время от времени к нему приходит если не просветление, то раскаяние. Это секундное – не более того – угрызение совести и спасло меня. Я решил все же глянуть в зал заседаний. Зал полон! Чем они тут наслаждаются – непонятно. Как раз шла раздача каких-то анкет, молодые корейцы с улыбками раскладывали их на столах перед делегатами, и те бойко начинали их заполнять, что-то вписывая, видимо, заявки – кому сколько миллионов нужно на то, чтобы сделать писателей в своей стране счастливыми. А нас тут нет! Почему? Вопрос чисто риторический. Помню, как в прошлый приезд я был в Нью-Йорке на Русском конгрессе, и остро ставился там вопрос – почему нас нет ни в мэрии, ни в Сенате? Побежать, позвать наших? Не пойдут! А тут миллионы распиливают. Четко как! Но чертовски душно. Но люди же выдерживают! Почему? Выдержка больше? Да нет. Чего мы только в России не выдержали! Выдержать можем. Так почему ж нас тут нет? Волю любим? Но за этим вовсе не обязательно лететь сюда!.. Этот мучительный приступ самоанализа оказался спасительным! Во всяком случае – для меня.
Клиент
Я уже был на низком старте, готовясь к забегу, и вдруг дверь из зала приоткрылась, и бесшумно выскользнул довольно представительный плотный человек в аккуратном светлом костюме, в роговых очках. Взгляд его скорее был строг, нежели благожелателен. Сейчас прикажет мне идти в зал заседаний! А как же мои друзья? «Не пойду!» – твердо решил я. Он внимательно смотрел на меня через толстые окуляры. И что-то выдавало в нем русского. И что-то, видимо, во мне. Что во мне – я догадывался.
– Где же все русские писатели? – произнес он как бы вообще, в воздух, но я имел право и откликнуться. Предложить прямо себя я не решался… но и сказать правду ему, где находятся все остальные, тоже было неловко.
– Работают! – сказал я, сглотнув слюну (мучила жажда).
– А вы? – улыбнулся он.
Я понял – он увидел у меня бейдж на веревочке, где было ясно написано «райтер».
– Вышел… освежиться, – пробормотал я.
Хотел для доказательства даже сунуть голову в фонтан, но удержался: звериным чутьем, которым так щедро наделила нас природа, уловил: что-то наклевывается, от чего вся эта поездка может обрести хоть какой-то смысл.
– Тогда, быть может, пройдем в бар? – предложил он.
С коллегами бар мы игнорировали из-за высоких наценок, а так – что же не зайти?.. А как же друзья? Личное боролось с общественным, но недолго.
– Можно, – прохрипел я.
И в баре – фонтан. Что при здешней духоте, впрочем, неудивительно. Сели.
– Владимир! – представился он.
– Валерьян! – Я почему-то слегка исказил свое имя. Дурь не совсем еще вышла из головы.
– Что выпьете?
– Джин энд тоник!
Подозвав официанта, заказал. А себе – воду. Экономия?
– Ради вас я прилетел из Нью-Йорка.
– Прямо ради меня?
– Да! – Он с улыбкой ткнул пальцем в мой бейдж с фамилией. – Я ознакомился со всеми прибывшими из России – пока что заочно. Вы особенно интересуете меня… потому что вы из Питера.
О, хоть раз повезло! Обычно москвичи оттесняют.
