Я как-то растерялся. Не понял! Где он меня «не смеет больше задерживать»? В своем кабинете – или вообще нигде?
– Хорошо. Приступаю к работе, – сухо произнес я и, прижимая к груди невесомую, но драгоценную папочку, подался наверх, в мою (пока что) светелку.
Что мы имеем на сегодняшний день? Хирурга (о котором роман) я так, похоже, в ближайшее время и не увижу: сумасшедшая занятость, все по минутам. Не увижу – по крайней мере сейчас – и спасаемую им девочку. И не сближусь с ее родителями – соавтор мой дружбы с ними не простит. В шахматах такое положение называется цугцванг, когда ни один ход невозможен! Но в шахматы я в Доме пионеров играл… а здесь надо искать какой-нибудь ход. И единственный пока ход – работа! Она, как я уже знаю, притягивает все, что ей нужно. Мы имеем этот роскошный дом в местечке, которое называется «Орлиный вид». Отлично! Сюда мы и поселим нашего хирурга. Мне кажется, своей блистательной работой он вполне это заслужил! Ему же мы отдадим в жены и очаровательную Аню, Вовину жену. Извини, Вова! Ты же сам ничего мне больше не показал – приходится обходиться этим. Пока что, кроме этого шикарного дома и очаровательной твоей жены, мне нашему герою дать нечего. Дом и семью! Это уже немало. Надеюсь, взрослых сыновей Вовы я тоже увижу? Работа пошла. И долго не отпускала. Я даже не услышал, как появился Владимир – буквально на цыпочках.
– Я принес вам кефир.
– Ну хорошо… поставьте.
Американская ночь
Перо я отбросил лишь в половине второго. Разумеется, мой путь в это «гнездышко» я тоже описал – в романе пригодится.
Еще одна странность Америки – тончайшие одеяла! Приспособимся. Наконец-то я после стольких странствий спокойно посплю!.. Проснулся я резко, в глубокой ночи, от каких-то чудовищных воплей: кто-то кому-то, хлюпая и рыча, перегрызал горло, и тот предсмертно вопил, булькал, захлебывался. Затихло… И через десять минут по новой. Любовные ласки хозяев? Не ожидал. И новый «сеанс» диких ласк, еще более страстных и омерзительных! Да, непроста жизнь в США, даже в самых престижных поселках. Затихло… точней, вопли удалялись и затихли вдали. Посплю! Послышался ровный шум сильного дождя. Отлично! Освежит воздух! Толкнул раму – и обомлел. Дождь монотонно шумел – но дождя не было. Высунул руку. Ни капли! Небо было абсолютно чистое, сияла луна. Америка! Как тут все странно у них. Внезапно дождь (который, в сущности, и не шел) оборвался. Но дышать, что удивительно, стало легче. Наконец задремал. Но тут стало светать, и запели птицы! Один крупный наш классик, вынужденный годы жить в США, уверял, что даже птицы в Америке не поют – намекая тем самым на бездуховность США. Поют! Да еще как: с полным осознанием своих прав. Обязательно вставлю в роман. Пора, кстати, уже и вставать. Внизу уже чем-то брякают: может, завтрак?
Американское утро
Опять блинчики!
– Ну как вы почивали? – спросил Владимир, жуя.
Надеюсь, это он не издевался?
– Прекрасно! Правда, слышал какие-то крики. – Решил ничего от него не скрывать.
– А. Это еноты, – зевнул он. – Любовные игры у них как раз.
Дикая страна! Олени, еноты – и все прямо на газоне у них. Еноты, помню, и в прошлый мой приезд докучали. Хотя лично их не встречал.
– Порой с перегрызанной глоткой прямо тут на газоне валяются! – Он равнодушно ткнул вилкой.
Да. Неплохое добавление к завтраку.
– …Потом вдруг дождь пошел. Но какой-то странный… Без струй.
– А! – Он опять зевнул (видимо, тоже не выспался). – Это поливка газонов. Обычно мы ее заказываем на пять утра. Включается автоматически. Вот! – Он показал на соски краников, торчащие прямо у края террасы.
Умно.
– Ну как наша с вами работенка? – сладко потягиваясь, спросил он.
Другой бы, более тупой, мог сказать: «Какая может быть работа в таких условиях? Глаз не сомкнул!» Но мне-то как раз условия понравились. И именно тем, что глаз не сомкнул. Дивная американская ночь!.. И, кстати, это пока единственное, что точно в роман войдет. Это как раз главное. Хотя соавтор мой думает, конечно, что главное – другое. Но то «главное» и дурак напишет. Драгоценны детали. И эта ночь пока – первая находка. Остальное все присосется, не сомневаюсь. Но надо что-то спросить у него для приличия, иначе он обидится опять.
– Работа идет. И кое-что уж сделано.
И это, как ни странно, «американская ночь». А если кусок настоящий, знаю уже – вокруг него обязательно «совьется» и все остальное.
– Есть какие-нибудь просьбы?
– Да. Я хотел бы… узнать хоть какие-то обстоятельства.
Владимир встал.
– Как раз сейчас мы этим займемся. В том же здании, где мой офис, – контора известного адвоката, занимающегося как раз претензиями родителей девочки. Об этом я его попросил.
– Отлично!
Снова – специалист. И снова, конечно, «узкий».
Но оказался – широкий.
Счастливчик
Мы входим в лифт шикарного билдинга. Цукер нажимает кнопку 12.
– Заглянем в мой офис.
Но неожиданно на седьмом этаже лифт звякнул, двери его разъехались, и вошла женщина. На открывшейся площадке сияла золотом доска с надписью (даю ее в русской транскрипции): Грегори Голод.
– А! Это наш адвокат. Но нам чуть позже! – проговорил Владимир.
Но я вдруг выскочил на площадку, и он с изумлением вышел за мной.
– Григорий Голод? Вот это да! – вскричал я.
– Вы знаете Григория Голода? – изумился Владимир.
– Знаю! И еще как! – воскликнул я радостно.
Гришка Голод – один из тех, кто вдруг исчез в пучине заграничной жизни, как нам долгие годы казалось – навсегда. И вот – объявился, и в хорошем месте объявился. Маленький, горячий, всегда чем-то взволнованный, говорящий, несмотря на сильное з-заикание, много и страстно – о том, о чем все мы говорили в восьмидесятые – о свободе, о невозможности дальше жить в тоталитарном обществе, о Пастернаке, Платонове, Бердяеве! Разговоры наши в основном оставались разговорами, и Гришка, как и все мы тогда, выглядел восторженным балбесом. Но – человек сделал рывок, и теперь золотая доска с его именем сияет в одном из высотных зданий Нью-Йорка!
– Один из самых известных адвокатов, – произнес Владимир уважительно. – Помогает и русским эмигрантам… но это уж почти бесплатно! – По его интонации я понял, что себя-то он к эмигрантам не относит, стопроцентный американец. – Я попросил его заняться этими… самозваными родителями. Он может нам разъяснить ситуацию… хотя в нашей книге мы вовсе не обязаны изображать все буквально.
Но в данный момент меня волновало другое.
– Надо же! – пробормотал я, и открыл тяжелую дверь.
– Мы не вовремя, – произнес Владимир, но все же вошел за мной. Как меня примет Голод – так и он ко мне будет относиться.
