– Так что – не робкого десятка. Приехала сюда, в университет поступила. Ну понятно – не без батиных денег. Но проявляет самостоятельность. В основном, правда, по части дури.
– Наркотики?
– К счастью, нет. Дурь – имеется в виду глупость. Не хочет разрешение на операцию подписывать… Решила почему-то, что Крис на ней женится должен. Хотя ей до Криса – как до Луны. Но русские здесь поначалу такие все, с абсолютно нереальными требованиями. Еще неделю живет у меня – потом сваливает в кампус. Надо до этого успеть разрешение подписать.
– А Крис что… не хочет на ней жениться?
– Да! – Гриня воскликнул. – Тут не хватало только тебя. Вот будет ахинея-то! Поэтому собирайся. Пора.
Жена его, кстати, завтраком не обеспокоилась! Вот оно, американское «равноправие»!
Мы выехали с ним на электричке (он сказал, что сегодня не уверен в себе как в водителе).
– А где ортодоксы? – Я оглядел вагон.
– О! Они абсолютно своей, отдельной жизнью живут. Лучше посмотри, что написано на стене вагона? «Пожалуйста, не разговаривайте громко по мобильным телефонам, не беспокойте соседей!» Вот так вот! Заботятся о людях!
Так и у нас, вроде, заботятся о людях… По крайней мере, так говорят.
Потом мы торопливо завтракали с ним в кафе на первом этаже его офис-билдинга, и он тыкал маленьким пальчиком:
– Ты чувствуешь? Свежайшие булочки!
Я чуть было не сказал ему, что теперь свежайшие булочки можно найти и у нас… Но зачем сбивать настроение счастливому человеку? К тому же он уже вытащил из портфеля бумаги, начал что-то записывать.
– Ну? – Гриня наконец оторвался от бумаг. – Все?
– Все!
– Пойдешь к Цукеру? Ну… соавтору твоему.
– Да нет. Не сейчас. Пойду погуляю.
Не все же мое время он купил?!
– Ну, бывай! Держим связь.
Последнее, что я увидал: Гриня стоял в холле возле огромного негра в желтом комбинезоне и строго показывал ему пальчиком на перегоревшую лампочку возле лифта.
Наш Нью-Йорк
Ну… Куда? А куда глаза глядят! Нью-Йорк – мой! И я пошел не спеша по жарким красивым улицам. Пятая авеню… Улица роскоши! Уточка в витрине из каких-то металлов. Ого! Пятьдесят долларов. Купил. Должно же что-то вещественное от Нью-Йорка остаться?
О! Бродвей. Где-то здесь радиостанция «Свобода». Зайду! Генис, главная теперь «звезда» тут, сидел в одиночестве за столом. Нынче руководство «Свободы» переехало в Прагу, ближе к слушателям, и Вайль руководил оттуда. Генис – тоже не прежний: прическа не такая хипповая, как тогда. Изумился, увидев меня.
– Вот так, да? Запросто, без предупреждения, без звонка, заходим на крупнейшую радиостанцию мира?! Ты в Нью-Йорке, а я не знаю?
– Привет тебе от проповедника Муна!
– А… Оттуда. Сектантом стал?
– Не знаю. Что-то пока не чувствую.
После рабочего дня мы сидим на дощатой террасе домика Гениса, прямо «по-над Гудзоном», в Нью-Джерси. Дом его напоминает наши двухэтажные «дровяники», какие я запомнил перед войной в Казани, – там хранили дрова. Но качество здесь, безусловно, американское – пол отполирован, сияет! А вид! Гудзон раскинулся во всю ширь! Слева нависает гигантский Вашингтон-бридж.
– Америка – страна удивительная, – говорит Александр, – даже трогательная порой. Не сразу привыкаешь. Например, у подножия этого супермоста находится крохотный музейчик, посвященный происшедшей тут битве американцев с англичанами за освобождение. Причем битву эту американцы проиграли начисто! И про это музей… Неожиданно, правда?
За вечерней гладью Гудзона, на том дальнем берегу – вдруг серия ослепительных белых вспышек.
– Это что за салют?
– …Я тоже сначала любовался. – Генис вздыхает. – Пока не узнал, что это – крупнейший мусоросжигающий завод.
Как-то тут все перемешано.
– Ну должны же где-то мусор сжигать, – утешаю я.
– Да-а! Тут как-то все по-американски открыто, производственные процессы не прячут. Но все это создает какую-то… мощь! Вот тут на твоем месте режиссер Параджанов сидел, смотрел на тот берег, на Манхэттен, и восклицал: «Кавказ! Это же Кавказ!»
– А вон какая-то старинная церковь торчит. Откуда здесь?
– Из Парижа, вестимо. Рокфеллер купил, разобрали – и здесь собрали. Динамичная страна!
– А в России так: «Как колокольню побелили? Повалили да побелили!»
– Кстати, – по-американски честно и прямо Генис говорит, – возле этой церкви сейчас один из самых жутких райончиков Гарлема! Экскурсоводы рассказывают – рядом с моим домиком останавливаются – и об ужасном этом Гарлеме тоже почему-то с гордостью говорят: «Великий город, у нас все есть!»
И Саша тоже говорит это гордо.
– А вон – небоскреб с надписью «Нью-Йоркер»! – восклицаю я (надо же друга поддержать). – Это тот самый знаменитый журнал, в котором Довлатов печатался?
– Первое время я так гостям и впаривал. Но теперь, став настоящим ньюйоркцем, честно говорю: к журналу этот отель отношения не имеет. Журнал только интеллигенция читает, «тонкая пленка» на поверхности жизни. Отель – популярней. Вот так!
Думаем несколько минут о нашей горестной писательской доле.
– Да… И «Нью-Йоркер» не тот… – грустно говорит Саша. – Зато Нью-Йорк точно тот!
Солнце за нашими спинами опускалось. Пейзаж темнел.
Зашли с террасы в дом. Деревянный кабинет был невелик – столик и ноутбук. Теперь я тоже «гляжусь» в такой и общаюсь с миром, но тогда презирал: «Из души надо брать, а не из Интернета!»
– И ты – в ящике!
– Зато текст из него – в ту же секунду в любой точке мира! – сказал хозяин. – Пришла эра, когда уже не важно, где ты сидишь, важно, что пишешь.
Да и где сидишь, важно. В то время в литературе «Солнце вставало на Западе», главные оракулы жили там, и Генис и Вайль, смелые и веселые, были среди них далеко не последними.
Однако темнело.
– Я чувствую, что проблемы ночлега в Америке надо решать стремительно! – произношу я. – Довезешь?
– С радостью! Надеюсь, недалеко?
– Да тут же, в Нью-Джерси! «Орлиный вид».
– Ого! Высоко залетел.
Шикарные дома Игл-Вью, я надеюсь, поразили Гениса. Но сам он точно всех поразил.
Расставание
Когда я зашел в дом Владимира – тот встретил меня на пороге.
– Я не ошибся? Вас сам Генис привез?
– Да. А что? Мы друзья детства.
Увез знаменитый Голод – знаменитый Генис привез! Мой здешний рейтинг стремительно растет: главное – вовремя остановиться. Кажется, Цукер оценил: правильно связался со мной.
