Краснокирпичная громада, с крестами в стене, с высокими трубами, нависала над нами.
– Ну причаливай, что ли! – высокомерно скомандовал Коля-Толя.
…Где ты, Игорек? Уж он с присущим ему высокомерием поставил бы Колю-Толю на место: «Извините, господин! Не имею чести! Мне кажется, вы ошиблись палубой!»
Сейчас бы его! Помню, как перед первым нашим плаванием, год назад, – что он сказал алкашу, который стерег наш катер (и заодно, кстати, всю ночь выкачивал воду)? Снисходительно похлопав его по плечу, Игорек произнес: «Ну спасибо, братец! Ты можешь рассчитывать на рюмочку водки!» Не получить, а только рассчитывать! Такого мастера высокомерия, как Игорек, больше нет. А мы с Никитушкой (несмотря на свирепый его вид) покорно терпим все унижения. Наказание за наши грехи. Безвольно перепрыгиваем на какой-то грязный, обитый кровельным железом понтон, обматываем трос вокруг кнехтов, вытираем тыльной стороной ладони пот – и смотрим на «главного». На корме понтона – лебедка с намотанным тросом, на носу – маленький подъемный кран, посередине – глухая будка… Обстановка самая деловая. Мы приоткрыли тяжелую дверь. Верстак, тиски (может быть, это пыточная?), на верстаке – мятая алюминиевая миска, в ней – синяя надкушенная картофелина с воткнутой вилкой – настолько стремительно, по каким-то срочным делам, отбыл этот работник, что не доел картошку и даже вилку вытащить не успел… Но что тут делаем мы?
– И сегодня работаем, что ли? – раздался вдруг окрик сверху.
У гранитных ступенек стоял «фараон», так, кажется, раньше их называли. Не милиционер, а как раз охранник, Вспомнил: по-тюремному их зовут «контролер». Но от этого как-то легче не стало. Принял нас за рабочих понтона – как, видно, Коля-Толя на это и рассчитывал. Надень рванину – и ты вне подозрений, «социально близкий».
– Принеси-ка тот дрын! – указал мне Коля-Толя на кривой лом на носу понтона. Я покорно принес. Коля-Толя уже напялил рабочие рукавицы. Лишь после этого сурово глянул на докучливого фараона. – Да будь она проклята, эта работа! – проговорил, и в голосе его прозвучала истинная надсада, кстати, полностью убедившая охранника.
– Ну ладно, – добродушно произнес он и стал спускаться по деревянному трапу, пружиня им. На ремнях на груди его висел, переливаясь, баян… Человек к нам с отдыхом. – Шило есть? – поинтересовался у Коли-Толи.
Из нашей кораблестроительной практики знали мы, что «шилом» моряки называют спирт. И на понтоне, видимо, шило водилось. У таких умельцев, как мы, шило обязательно должно быть. Мы с Никитой переглянулись.
– Бери выше! – произнес Коля-Толя и вынул из торбы, висящей на плече, бутылку, заткнутую газетой. – «Черт»!
– Что за «черт?» – удивился охранник.
– Ну с завода безалкогольных напитков, – Коля-Толя сказал и, заметив разочарование в глазах охранника, пояснил: – Ну фактически тот же спирт, только концентрированный… добавляют по капле в лимонад, чтоб не портился.
– А, – успокоился гость. – Ну а я как раз сменился.
Сколько смысла было в простой этой фразе: мол, раз я сменился, происхождение «черта» не волнует меня, да и вообще отдыхать-то нужно? Коля-Толя, в отличие от его брата, украл, похоже, самое «то». Охранник, во всяком случае, одобрил. Он взял у Коли-Толи бутыль, оглядел ее весьма благосклонно и, с чмоканьем вытянув газетный кляп, отхлебнул… На лице его появилась глубокая задумчивость… потом последовал одобрительный кивок. Пошло дело! Коля-Толя верно все рассчитал: с такими людьми можно работать! Охранник долго сидел, сладко зажмурясь, потом открыл глаза, полные счастья. И, нежно склонив голову к баяну, заиграл. Репертуар у него был обширный… хватило почти на час. Чувствовалось, он относится к этому с душой.
– У нас что, клуб МВД? – нервно спросил у меня Никита.
– Видимо, да.
Не совсем, очевидно, чувствуя аудиторию, наш гость играл еще и еще. Перешел на бойкие плясовые. Лосиная нога, до того привольно раскинувшаяся на палубе (видно, проникшись лиризмом), тут сразу вскочила и под лихой наигрыш стала бить чечетку… Просто какой-то праздник у нас!
Коле-Толе, кстати, праздник этот тоже не нравился, как и нам, и он все враждебней поглядывал на расплясавшуюся, с треснутым копытом, ногу: под чью музыку пляшешь? Лишь беззаботный «контролер» ничего не видел, изгибая баян.
Коля-Толя устал уже от ложного гостеприимства.
– Все! Стоп!
Он ухватил вдруг развеселившуюся ногу и забросил ее за высокую стену в тюрьму. Мы обомлели. Как она так залетела? Явно – на крыльях мух! Лишь контролер, ничего не замечая, играл… Да, с такими людьми можно жить!
Через секунду нога вылетела обратно: уцепившись за копыто, на ней висел… Коля-Толя Второй, только в робе и в шапочке. Он опустился на катер, хмуро, без всякого энтузиазма, оглядел его. Мы, в свою очередь, глядели на гостя… Да, это не Набоков-старший! И даже не младший. Явно не «англоман». Не выразил ни малейшей признательности, глядел зло. Не граф Монте-Кристо!
– Ну что? Поплыли? – так же хмуро произнес Коля-Толя… который наш… без тюремной шапочки. Освободитель, кстати, брата – который в шапочке.
Два сапога – пара… И мы, отвязав трос, перешли на катер, врубили мотор. А контролер все наигрывал.
– Э! Э! Вы куда это? – Он наконец встрепенулся, но претензия его относилась вовсе не к «шапочке», а скорее к нам. С баяном на груди (впрочем, продолжая играть) он перепрыгнул на катер. Коля-Толя, даже не глянув, пихнул его, и он, оступясь, упал спиной в расширяющееся пространство между катером и понтоном… плыл за нами долго, продолжая играть.
– А без баяна, глядишь бы, утоп, – оглянувшись на него, равнодушно произнес Коля-Толя (без шапочки).
Брат его по-прежнему был как не родной.
– Куда плывем-то? – Он хмуро глядел на берега. Будто там у него, за стеной, была Венеция!
– А куда тебе надо? Туда? – враждебно произнес Коля-Толя, кивнув на строгий гранитный куб Большого дома за рекой. – Ну ладно! Расслабься!
И он достал из-за пазухи недопитого «черта».
Через двадцать минут, как бревна, все они катались в каюте… и Никита, увы! Не выдержал нервного напряжения. Но кто-то должен рулить?!. Почему-то я.
Мы (в смысле я) прошли широкий крутой изгиб у растреллиевского Смольного собора (хоть бы кто вылез глянуть на эту красоту!), нырнули под Охтинский мост с гранитными острыми башенками… Все шире, безлюдней… Что-то мне подсказывало, что в центр не стоит. Беглец, может, и спрячется – а нас найдут!.. За большим, но скучным мостом – Александро-Невская лавра, богатое мраморно-чугунное кладбище, какого лично нам не видать… Все просторней – и все пустынней!
Эх, жизнь! Разве так раньше мы отдыхали? Помню, еще до катера, снимали дом на Вуоксе, выходили рано-рано… Брали в сарае весла, сачки, удочки, шли по росе…
Помню, как мы однажды прошли сквозь маленькую бесцветную радугу, повисшую над тропинкой. Никита, при всех его знаниях, не смог ее объяснить. Душевно жили… А теперь какие-то «бревна» я везу!
