– Но здесь не указано никакого поселения! – прохрипел он, тыкая грязным пальчиком в карту.
– Обоснуем, – уверенно сказал я. Вон уже какие-то палисадники проступают в тумане.
– Сообразим, ясное дело! – Братья (хоть и не Лаптевы) поддержали меня. – Столько корячились – неужто зря?
Как они «корячились», я решил не уточнять: потеряю союзников.
На первом плане проступила избушка с манящей надписью «Буфет».
– Если ты считаешь, что это фата-моргана, можешь с нами не ходить, – сказал я Никите.
Заскрежетал зубами.
– Зубы побереги! – усмехнувшись, произнес Коля-Толя (или его брат). Вообще – эта пара стала меня смущать… Разберемся.
И мы вошли в этот «храм солнца». В косых лучах слоился табачный дым. Запах водки, мокрой одежды. Веселый гвалт.
– Эти фата-морганщики крепко, однако, фата-морганят! Причем с самого утра! – не удержавшись, сказал я Никите.
Тот лишь дернул плечом. Ну конечно, конечно! Все это лишь видение… сладкий сон… пригрезившийся с похмелюги! Но, замечу вскользь, весьма кстати – вот того бы пивка! Шумно сглотнул слюну. Никита в ответ захрустел развернутой картой – отстаивая свою несуществующую правоту, и сюда карту принес! Хотел, видимо, сказать – «ничего этого нет!» – но побоялся. Посетители и так несколько враждебно глядели на клиента, который и в кабаке ориентируется по карте – не верит, видишь ли, в то, что есть!
– Нет тут ничего! – пробормотал все-таки он.
Я огляделся. Судя по всему, эти несуществующие люди сейчас будут нас бить, причем вполне ощутимо!
Я пересел за другой стол. Там сидел небольшого роста старикашка в треухе. И бубнил:
– Я король плотников! Понял? Король! – гордо говорил он, но сидевший напротив него друг глядел почему-то страдальческими, слезящимися глазами и время от времени отрицательно мотал головой.
Чем кончится этот разговор? Кончился весьма убедительно: маленький, обидясь, снял треух – под ним сияла корона.
– Ну… понял? – спросил он своего оппонента. Тот зажмурил глаза.
Ко мне подошел Коля-Толя, несколько заносчиво:
– С тобой тут серьезный человек хочет побалакать.
– А чего? Можно.
Тот подвел меня к «серьезному человеку»… Сидел один, проницательно глядя на меня.
– Падай!
Упал.
– Лакай! – подвинул мне кружку пива.
«Лакать» я, естественно, не стал. Просто выпил.
– Ты Боря-Колесо! – сказал проницательный.
Я не отрицал. Для того и приплыли, чтобы прожить какую-то новую жизнь.
– Могут быть проблемы.
– Ну а как же без них?
– Ты как всегда – прикидываешься шлангом! – произнес он.
В целом – он меня раскусил.
За столом образовалась вдруг женщина.
– Дарья Лепесткова, – представилась она.
Я тоже представился.
– Ты кто?
– А инженер. А ты?
– Зверовщица, – просто сказала она и, заметив, что я слегка вздрогнул, торопливо добавила: – Да тут всякие есть! Форельщицы… змеевщицы!
– Кто?..
– Змеевщицы. Тут раньше знатный змеесовхоз был – «Заветы Ильича». Поразбежались ныне.
– Кто поразбежался?
– И те, и те, – просто ответила она.
Я задумался. Ну что ж… В раю и должны быть змеи!
– Рыбачить приехали? Пр-равильно! Тут черви отличные! – изобразила грязными пальцами червей, довольно художественно.
– Вот это по-нашему, по-водолазному! – неслось от стола с какими-то гигантами (видимо, водолазами?), сидевшими с водкой.
Тут Лепесткова просто и безыскусно пригласила меня к себе, на дальнюю звероферму, при этом честно предупредив, что автобус туда пойдет лишь сегодня, а обратно – через неделю…
– А может – и никогда! – улыбнулась она таинственно.
Но тут появился Никита, никем не обласканный, красный, всклокоченный, в последнем градусе гордости и обиды.
– Ну мы плывем или нет? – произнес он, надменно выставив вперед ногу (босую).
– Погоди… сейчас!
Прервал мои напряженнейшие раздумья!
– Тогда я один. – Он двинулся к выходу.
– Погоди! – Я догнал его.
Он остановился. Кинул взгляд на Колю-Толю и Толю-Колю, братавшихся с водолазами.
– Позови их, – холодно Никита сказал.
– Нет уж! – вспылил тут и я. – Это чисто твои фантомы. Ты их и зови!
– Нет!
Он гордо ушел. Я двинулся за ним, на пороге остановился. Гвалт, запах прелой одежды, кислого пива, табака!.. Потерянный рай! Я вышел.
У лестницы догнала нас Дарья Лепесткова, снова заманчиво показав пальцами червей. Мы в нерешительности остановились… особенно нерешительно, надо сказать, остановился Никита.
– Но черви-то нам всяко нужны! – сказал я.
Не хотелось расставаться с этой жизнью. Никите, я чувствовал, тоже…
– Ну давай, – добродушно произнес Никита.
Пройдя по улице, мы, по указаниям Лепестковой, полезли в овраг.
– Что – тебе не нравится? – поинтересовался я.
Спускаться было довольно склизко. Навоз. Слежавшаяся, обильно «удобренная» и от того особенно скользкая солома.
– Зато тебе все нравится! – злобно ответил он.
– Так ведь за этим и плыли!
Овраг, во всяком случае, нравился мне: много полезных вещей – прочно скрученные пружины от матраца, рядом – почти целый зипун, впрессованный в землю, местами проросший голубыми цветочками и травой. А черви – вообще отменные. С руку! Тихо парил навоз.
– Ат-тличные черви! – вскричал я.
На обрыв взошла чудесная девушка в коротком платье и лихо выплеснула на нас ведро с помоями – картофельные очистки повисли у нас на ушах, как ряд сцепившихся «восьмерок», считающихся, как я где-то слыхал, символом совершенства.
– Все! Хватит! – Никита заорал и стал карабкаться из оврага.
Пришли на катер (червей я прихватил, в спичечном коробке). У катера я задержался: Лепесткова чертила мне, на том же коробке, как можно достичь зверосовхоза водным путем.
– Скоро ты? – Никита метался по палубе.
– Отстань, зудень! – сказала Лепесткова, глянув на него.
Никита вздрогнул, поняв, что это слово прилипло к нему уже навсегда.
– Ногу у нас украли! – запричитал Никита, выруливая за буй.
– Нет, – внес я поправку. – Улетела она.
