В каком это мы году? Упираясь во что-то ладонями, я пытаюсь вылезти – и просыпаюсь. Но «просыпаюсь» в другой сон. Счастливый… Это, надо понимать, рай. Какой-то город с мраморными мостовыми… Или такой дворец? Гладкий, с узорами пол покрыт по щиколотку прозрачной водой, просвеченной солнцем. И мы с Никитой, босые, голые, идем по этому городу, временами оскальзываясь в воде, на камне – смеясь, хватаемся за руки, поддерживаем друг друга. И идем дальше. По краям, чуть приподнятым над водой, – колонны, высокие арки, за ними – новые залы с тонкой светлой водой. Это, надо понимать, уже сон к рассвету. Сон рассеивается, тает… но он все еще есть. Еще подержать, не отпускать это счастье!
Все! Открыл очи – до бесконечности выжимать этот счастливый сон невозможно. В катере уже можно что-то видеть… Но Никиты на лежанке нет! Я резко сажусь, стукаюсь о переборку. И – снова тишина. Неужели сбылось страшное? И тут сверху доносится сладостный звук! Можно подробно и четко видеть глазами, но и ушами тоже, но это лишь тогда, когда хорошо знаешь объект. И тут – по короткому энергичному бряканью я сразу представил все – и задрожал от радости, все мгновенно увидев. Никита уютно, по-турецки сидит на корме, скрестив босые грязные ноги, и вяжет к спиннингу нашу любимую, радужного отлива, блесну, иногда тихо брякая ею по палубе. Жизнь продолжается? Я вылез на палубу. Бр-р-р! Суровое пространство вокруг словно слегка припудрилось, посветлело. Никита, подняв башку, грустно и как-то отчаянно улыбнулся мне. Слайд лета. Ложная заря? В этом пространстве верить ничему нельзя.
Потом Никитушка встал на свои изящные, миниатюрные ножки и с легким вздохом закинул блесну. Жива еще надежда!.. чуть-чуть жива.
Стал выматывать – леска резала темную, мертвую воду – и вдруг встала. Тормоз на катушке спиннинга затрещал резко в глухой тишине.
Мы переглянулись.
– А-а! Топляк! – на всякий случай мрачно произнес Никитон, продолжая, однако, наматывать.
Топляк? Полусгнившее, полузатонувшее бревно, которых тут множество? Похоже на то. «Добыча» шла туго, но мертво, ни разу не трепыхнувшись.
– …Дохляк, – бормотал он, не спуская, однако, глаз с конца лесы, напряженно режущей воду.
– Подсачник! – вдруг дико заорал он, глянув на меня. Да, на бревно не похоже, хотя размерами… – Подсачник! – прохрипел он.
С грохотом я свалился в трюм, стараясь забыть о боли в ушибленном колене, отмотал сетку подсачника от разного хлама в трюме, вылетел наверх. Да-а-а. Вдвоем с Никитушкой мы с трудом подняли на палубу нечто. Действительно: полущука, полутопляк. Черная, с зеленой накипью плесени. Сколько лет, а может, столетий, она нас тут дожидалась? Одна голова ее с трудом помещалась в подсачник. Было четкое ощущение, что это не мы ее поймали, а она нас. «Щука с руку» – мечтали мы в детстве. Нет. Эта скорее с ногу! И что более всего поражало – полное ее безразличие к судьбе. С трудом вытащенная нами, она так и лежала, как бревно, мордой в сетке, не делая никаких попыток изменить обстоятельства, и только ощерившаяся черная пасть с белыми загнутыми зубками да глаза-буравчики позволяли надеяться на то, что она все же питает к нам некоторые чувства. Да. Щука сказочная. Но у такой язык не повернется просить об исполнении каких-то желаний. Одно лишь желание – расстаться. Но не вспылит ли она и не устроит тут бучу? Ась?.. Удивительно молчаливая щука. Особенно страшно представить уху из нее! Мы с Никитой молчали. Да, представить себе более красноречивое послание судьбы невозможно. Ясно все. Не стоит больше дергаться. Бери со щуки пример. Лечь, что ли, спать, вечным сном? Мы с Никитой переглянулись. Солнце привстало – и тут же бессильно упало. Сумеречная зона, где нам теперь жить… после жизни… Все!
– Смотри! – вдруг прошептал Никита.
Я посмотрел. Но лучше бы я этого не видел! Хорошо тут встречают нас. Чуть слышно тарахтя, почти беззвучно, бесконечную эту плоскость резала большая деревянная лодка. На корме ее понурилась фигура, вызывающая самые зловещие ассоциации – в плаще с глубоко надвинутым капюшоном, согнутая, неподвижная. Бр-р! И – груз соответствовал. Первая лодка тянула за собой вторую, и наклонно лежащий в ней длинный прямоугольный ящик не вызывал никаких сомнений в своем содержимом… Гроб!
– Я знаю! Тут, на островах, негде хоронить! В райцентр возят, – пояснил Никита.
Да-а-а. Хорошее место. Следующими, видимо, отбуксируют нас. Впрочем, чего нам ждать? Любое движение лучше этой застылости!
– Давай! Цепляйся! – заорал я. – Кидай блесну!
Никита с отчаянием глянул на меня: а другой «попутки» не будет?
– Кидай!
Зацепил, за вторую лодку. Удачно, что не за гроб! Фигура впереди, к счастью, не обернулась. Не хотелось бы раньше времени видеть этот оскал! Никита, упершись грудью в рубку, ухватив спиннинг, ждал… Потащило! Скинули в воду щуку как лишний балласт. Фигура в лодке не оборачивалась. Это понятно. При ее масштабах работы пара лишних клиентов – пустяк. Никита застыл, как атлант, обозначились мышцы. Держал спиннинг: лишь бы не выпустить! Зацепил «рыбу», которая куда-то тащила нас. Тянулась сумеречная зона… потом жизнь стала вдруг расцветать. Как ни странно, нас тащили назад, к похеренному нами селу. На обрывах реки – красивые избы в высоких цветах, окна припорошены белыми ветками яблонь… Из каких-то сладких воспоминаний фраза приплыла: «…На пороге нашего дома лежит дым и корова…»
«Наш рулевой» свернул к берегу, к покинутой нами «солнечной лестнице», к бревенчатому причалу. Возвращенный рай? Фигура в капюшоне, причалив, как-то гибко и бодро перебралась к «ящику», скинула его в воду и, приподняв снизу балахон (открыв прекрасные белые девичьи ноги!), вытащила ящик на берег. Некоторое время волоком тащила его к оврагу (тому самому, где недавно нам вешали на уши кожуру). Как дивно этот овраг гляделся после прожитой нами зловещей тьмы!
Фигура, опустив подол (дивные ножки в последний раз мелькнули), сбросила крышку ящика, стала нагибать его. Оттуда с веселым писком стали вываливаться ярко-желтые цыплята. Вразвалочку они бежали к оврагу, рылись клювом и лапками, отважно карабкались по скользким, дымящимся навозом, покатым склонам, срывались и снова карабкались!
Фигура, постояв неподвижно, вдруг привольным и гибким движением откинула капюшон – и открылась чудная девичья головка с буйными рыжими кудрями. Вот так!
8
Завороженные, мы двинулись к ней. Гладкая поверхность воды, просвеченной солнцем. С дальнего, еле видного берега долетает голос, будто все совсем рядом:
– Алена-а-а! На инкуба-аторе была-а-а?
– Да-а-а!
Просторно, вольготно здесь! Будем тут жить… пока не кончатся черви! Покопаем еще.
Добрые крестьянские дети сверху кидали в нас мелкими камешками, довольно метко – и радостно вскрикивали в ответ на наши вскрики. Всюду жизнь! Пришлось таз, подаренный нам Колей-Толей и предназначенный для червей, надеть нам на головы – сразу на две головы. Под меткими ударами таз громко звенел, но мы с Никитой, соединенные тазом, только смеялись. Ого! С трудом устояли на ногах. Тяжелая артиллерия! Кто бы это мог поступить таким образом? Наверняка только близкий человек. Мы глянули из-под таза… ну да! Коля-Толя кинул кирпич! Своего таза не пожалел, лишь бы к нам достучаться!
