4. Коммунизм
В феврале 1950 года сенатор Маккарти в своей речи заявил, что Госдепартамент битком набит коммунистами. К этому времени Хайнлайн полностью распростился с социалистическим прошлым и был ярым антикоммунистом. До полной паранойи было еще далеко (ее подхлестнуло внезапное превосходство СССР в ракетостроении и вытеснение США из Юго-Восточной Азии), но автор прошагал бо́льшую часть этого пути. Параноидальная картина, когда близкие и знакомые люди внезапно оказываются чужаками, – это отражение собственных переживаний Хайнлайна, хотя в те времена он еще считал усилия по поиску коммунистов малоэффективными и потому не слишком актуальными. Особенно его раздражала необходимость заполнять бесчисленные анкеты, припоминать все факты общения с актуальными или потенциальными коммунистами и стучать на своих близких и далеких знакомых. «По своему личному и горькому опыту я знаю, что опознать скрытого коммуниста практически невозможно», – признавался он. Невозможность простыми способами выявить, что таится у человека в голове, порождала у Хайнлайна чувство беспомощности, он неоднократно фатально ошибался в людях. Был ли он слеп, или это люди незаметно для глаза изменялись и становились другими? Привычный мир плыл и менялся вокруг него, вещи и личности выпадали из фокуса, а потом вдруг оборачивались неожиданной стороной. Будь он Стивеном Кингом, этот страх неизвестного вылился бы в историю о психопатах и шизофрениках, но он был научным фантастом – ему ближе оказалась метафора паразитов мозга, превращающих близких людей во враждебных чужаков. Невидимое вторжение – на этом страхе и возникла эпоха маккартизма, так что Хайнлайн поймал очень важный тренд современности еще в самом зародыше. Но, помимо Вторжения, кукловоды были манифестацией других страхов – от физиологического страха потери контроля над собственным телом до индивидуалистического ужаса растворения в «коллективном бессознательном». Последнее обстоятельство тоже принято связывать с коммунизмом, но мне думается, что связь между оруэлловским единомыслием и растворением в море дхарм немного притянута за уши. Хайнлайн вовсе не чуждался трансцендентности, но интерес к нему ушел вместе с женой-колдуньей, а мода на дзен-буддизм еще не пришла.
Из всех этих компонентов и сложилась история о кукловодах, которую сам Хайнлайн впоследствии назвал «тонко замаскированной аллегорией, обличительной речью против тоталитаризма во всех его формах». В октябре 1950 года он сумел отгородить в своем строящемся доме что-то вроде кабинета и за пять недель написал черновик, в котором было около 100 000 слов – довольно объемный текст, которого мы никогда не увидим.
5. Золотые ножницы
Каждый свой роман Хайнлайн продавал как минимум дважды: сначала он печатался в каком-нибудь журнале с продолжениями, а затем выходил в твердой обложке. Далее наступала очередь иностранных изданий, а потом начинали капать роялти с проданных тиражей, через некоторое время наступал этап переизданий… Тщательно возделываемая делянка способна приносить два-три урожая в год – Хайнлайн очень внимательно просчитывал последовательность заключения контрактов и писал тексты, изначально предназначенные для сокращений и разбивки на части, что позволяло ему более оперативно готовить журнальный вариант. Тем не менее рутина переписываний отнимала много времени. Обычно он сам выкидывал из чернового варианта тысяч 10–15 слов при вычитке, затем урезал текст по требованиям книжного издателя, выкидывая еще 5–10 тысяч, параллельно ужимая исходный текст до журнального варианта в 40 000 слов.
2 декабря 1950 года
Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму
Посылаю два машинописных экземпляра «Кукловодов».
Вещь в нынешнем ее состоянии длинновата (приблизительно 90 000 слов) для переделки в журнальный вариант и слишком длинная для книжного варианта, но я предпочел бы сокращаться по конкретным требованиям редактора, а не заранее и наобум.
Редактором в «Doubleday» был Уолтер Брэдбери (который однажды посоветовал своему однофамильцу объединить разрозненные рассказы в цикл – так возникли «Марсианские хроники»). Уолтер предложил Хайнлайну уменьшить сексуальный градус текста, и блондинка, сверкавшая прелестями в первых кадрах, исчезла из постели Элихью. Обратно она вернулась только в 1990 году. Хайнлайн предвидел подобные требования и был готов к ним. Не готов он был к тому, чтобы снизить уровень саспенса. «По моему мнению, роман ужасов – а это он и есть – не улучшится в коммерческом плане, если разбавить его водой», но и эти правки он внес скрепя сердце. Общение с Брэдбери вообще доставило писателю несколько неприятных минут: Уолтер, объясняя свои требования по сокращению текста, сказал, что Хайнлайн просто «должен вспомнить своих несовершеннолетних читателей и представить, что пишет для них». Носить пожизненно клеймо «детский писатель» Хайнлайну отнюдь не улыбалось. Он рассчитывал, что к его взрослым вещам будут относиться без предвзятости. Но это были только цветочки – ягодки ожидали писателя впереди.
А тем временем журнальный вариант ушел в «Galaxy». Его редактор Гораций Голд грамотно расставил сети, избежать которых Хайнлайн не мог, – сначала он подманил автора, взяв в печать его эссе «Пандора», отвергнутое журналом «Cosmopolitan», а затем оглушил финансовой колотушкой, предложив за «Кукловодов» довольно жирную сумму – 2000 долларов, упускать которую было решительно невозможно. И тут Хайнлайна ждал неприятный сюрприз: Гораций лично редактировал все вещи, которые проходили через его руки. И его редактура Роберта решительно не устроила.
20 августа 1951 года
Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму
Всю прошлую неделю бил себя по рукам, чтобы не написать жесткое письмо Голду. Он послал мне сигнальный экземпляр сентябрьского «Galaxy» с первым выпуском «Кукловодов». Голд, оказывается, напортачил с моей рукописью, вряд ли в ней остался хоть один абзац, который он не «улучшил», – я чуть с ума не сошел.
Будь я фрилансером без литагента, меня не остановил бы даже риск навсегда потерять этот рынок. Я бы сказал ему: «Послушай, ты, придурок, когда мы оба были внештатными авторами, мой рейтинг был намного выше твоего. За всю свою жизнь ты не написал ни одного классного научно-фантастического рассказа, так какого же черта ты решил, что можешь „улучшить“ мою рукопись?!»
Понятно, я ему этого не сказал и не собираюсь – но именно это я ощущаю, и все это истинная правда. Голд выпускает хороший журнал, но как писатель он просто ничтожество.
Черт возьми! Я не возражаю против небольших изменений, которые делает большинство редакторов, и я не возражаю против разумного количества правок, сделанных мной по требованию редакции, но этот тип нагадил на каждой странице.
Справедливости ради замечу, что Голд не был жалким графоманом. Его рассказ «Вопрос формы» очень даже неплох, проблема, видимо, в диаметральном несовпадении стилей – Голд более мягок, Хайнлайн более жесток. Голд не мог пройти мимо острых углов, характерных для брутально-агрессивной подачи «Кукловодов».
