Послевоенные десятилетия нельзя назвать золотым веком, но они были неплохой заявкой на будущее. К сожалению, история, построенная на сослагательном наклонении, не оставляет нам шансов безмятежно плыть по течению. Она непременно преподносит нам какие-нибудь сюрпризы, прерывая спокойное течение водопадами и водоворотами. На этот раз мирный период длился довольно долго – до начала нулевых годов XXI века. Он позволил человечеству решить ряд насущных проблем на Земле и даже отправиться в космос, чтобы получить новые проблемы на свою голову.
Разумеется, они не заставили себя долго ждать.
[2]
1
Действительно ли они разумны? Я имею в виду, сами по себе. Не знаю – и не думаю, что мы когда-нибудь узнаем. Правда, я не ученый, я тут по другой части.
Если взять, к примеру, Советы, то там они ничего нового не изобрели – просто взяли коммунистический принцип «власть ради власти» и распространили его на все сферы жизни без всяких там «гнилых либеральных сантиментов», как выражаются комиссары. С другой стороны, в связке с животными они были чем-то намного большим, чем просто животные.
(Я все еще не привык к тому, что больше нигде не увидишь собак. Когда мы с ними наконец-то схлестнемся, они ответят нам за несколько миллионов собак. И кошек. За одного конкретного кота я спрошу с них сам, лично.)
А если то, что у них есть, – всего лишь инстинкт, я очень надеюсь не дожить до того дня, когда мы столкнемся с кем-нибудь вроде них, только разумными. Потому что я знаю, кто тогда проиграет. Я, вы. Так называемый человеческий род.
* * *
Для меня все началось очень ранним утром двенадцатого июля 2007 года: телефон зазвонил так пронзительно, что и мертвый бы, наверно, проснулся. Я пошарил вокруг себя, пытаясь найти штуку, которая его отключает, а потом вспомнил, что оставил ее в пиджаке на другом конце комнаты.
– Ладно, – проворчал я. – Слышу. Выключи этот чертов зуммер.
– Чрезвычайная ситуация, – произнес голос у меня в ухе. – Доложиться лично.
Я коротко посоветовал, как им поступить с их чрезвычайной ситуацией.
– У меня трехдневный отпуск, – добавил я.
– Явиться к Старику, – не унимался голос. – Немедленно!
Это был совсем другой разговор.
– Иду, – ответил я, рывком уселся на постели – аж в глазах потемнело – и нос к носу столкнулся с блондинкой.
Она тоже села и уставилась на меня круглыми от удивления глазами. Я вытаращился на нее, мучительно пытаясь вспомнить, кто она такая и откуда тут взялась.
– С кем это ты разговариваешь? – спросила она.
– Я? Разговариваю?
Я замолчал, пытаясь придумать подходящую ложь, но тут в голове у меня окончательно прояснилось, и я сообразил, что нет надобности сочинять слишком уж хорошую ложь, поскольку блондинка не могла слышать моего собеседника, – наш Отдел не пользуется стандартными телефонами. Аудиореле имплантировано под кожу за левым ухом и работает за счет костной звукопроводимости.
– Прости, детка, – сказал я. – Кошмар приснился. Я часто разговариваю во сне.
– А-а… Но сейчас-то ты в порядке?
– Да, все хорошо, я уже проснулся, – заверил я и встал, чуть покачнувшись. – Спи дальше.
– Ладно, ладно… – И она тут же уснула.
Я пошел в ванную и вколол себе в руку четверть грана «Гиро». Потом три минуты вытрясал из себя душу вибромассажером, а стимулятор собирал ее по кускам воедино. Из ванной я вышел новым человеком – ну почти новым, так скажем. Осталось только прихватить пиджак. Блондинка тихо посапывала в постели.
Я пустил свое подсознание по ее следу и понял – с некоторым сожалением, – что ничего ей не должен. Поэтому ушел не прощаясь. В квартире не оставалось ничего, что могло бы меня выдать или хотя бы намекнуть ей, кто я такой.
* * *
На базу я попал через кабинку в туалете на станции метро «Макартур». Разумеется, вы не найдете наше заведение в телефонной книге. Строго говоря, его вообще нет. Может, и меня тоже нет. Выдумка, иллюзия. Еще туда можно попасть через крохотный магазинчик под вывеской «Редкие марки и монеты». Даже не пытайтесь здесь пройти – вам постараются всучить «Черный двухпенсовик».
[4]
Короче, искать нашу контору бесполезно. Как я и говорил, нас просто не существует.
Есть вещи, которые ни один руководитель государства знать не может, – например, насколько хороша его разведывательная служба. Понятно это становится, только когда она его подводит. Чтобы этого не произошло, есть мы. Так сказать, подтяжки для дяди Сэма. Подтяжки в дополнение к ремню. В ООН о нас никогда не слышали, да и в ЦРУ тоже, надеюсь. Кто-то сказал однажды, что наши расходы закрывает Департамент продовольственных ресурсов, но так ли это, я не знаю; мне платят наличными.
А все, что о нашей организации знаю я, – это полученная мной подготовка и задания, на которые меня посылает Старик. Интересные, в общем-то, задания, если вам все равно, где вы спите, что едите и как долго проживете на свете. Я три года провел за железным занавесом, научился пить водку не морщась и шипеть по-русски, как кот, – то же на кантонском, курдском и некоторых других скверных на вкус языках. Могу вас заверить, что там, за железным занавесом, нет ничего такого, чего не найдется в Падуке, штат Кентукки. Только здесь оно больше и лучшего качества. Тем не менее они там как-то живут.
Будь я поумней, давно бы уволился и нашел себе нормальную работу.
Вот только со Стариком тогда поработать больше не доведется. А для меня это много значит. Нет, он вовсе не добрый начальник. Он вполне способен сказать: «Парни, нам нужно удобрить вот это дерево. Прыгайте в яму, и я вас засыплю».
И мы прыгнем. Все как один.
И если у него будет хотя бы пятидесятитрехпроцентная уверенность, что это – Дерево Свободы, он похоронит нас заживо.
* * *
Когда я вошел, Старик поднялся из-за стола и, прихрамывая, двинулся мне навстречу. Я снова задался вопросом, почему он не привел свою ногу в порядок. Подозреваю, что он гордится обстоятельствами, при которых заработал свою хромоту, но так ли это, я никогда не узнаю. Человек в положении Старика гордится своими достижениями втайне, его профессия не допускает публичных почестей.
