Затем сел на свое место и наклонился вперед, упершись локтями в колени. Теперь я видел его хозяина.
Несколько минут ничего не происходило, и я, напрягая все силы, пытался хоть немного ослабить веревки – ничего другого не оставалось. Старик, казалось, уснул, но я знал, что он может притворяться.
На твердом кожистом покрытии паразита, посередине, вдруг появилась вертикальная линия.
Прямо у меня на глазах трещина становилась шире и шире, и вскоре показалось мерзкое, переливающееся мутными цветами тело этой твари. До меня наконец дошло, что паразит разделился и теперь высасывает из моего отца жизнь и его плоть, чтобы хватило на двух хозяев.
И в то же мгновение я понял, что моей собственной свободной жизни мне осталось от силы минут пять. Мой новый хозяин уже родился и вот-вот будет готов перебраться ко мне на спину.
Если бы было возможно разорвать путы усилием человеческой плоти, я бы это сделал, но увы. Старик не обращал на мои потуги никакого внимания. Я даже думаю, что он вообще ничего не замечал. При делении контроль над носителем наверняка ослабевает, и, видимо, паразиты просто парализуют своих рабов. Старик, во всяком случае, сидел совершенно неподвижно.
К тому времени, когда я, обессилев и потеряв всякую надежду вырваться, сдался, по телу самого паразита уже бежала тонкая серебристая линия – верный признак того, что процесс деления вот-вот закончится. Именно это, пожалуй, подстегнуло меня искать другой выход, хотя от ужаса я мало что в этот момент соображал.
Мои руки были связаны за спиной, ноги тоже связаны – у лодыжек, и, кроме того, Старик притянул меня за пояс к сиденью ремнем безопасности. Но ногам, хотя и связанным вместе, от пояса вниз ничего не мешало. Я сполз по сиденью еще ниже, задрал ноги и изо всех сил ударил по приборной панели, включив сразу все стартовые ускорители.
Перегрузка получилась – дай бог. Я не знаю, сколько в машине оставалось ускорителей, и поэтому не могу сказать точно, сколько вышло g, но, в общем, немало. Нас обоих швырнуло назад. Отца гораздо сильнее, поскольку я был пристегнут ремнем. Его бросило на спинку сиденья, и открывшийся, беззащитный паразит оказался как между молотом и наковальней.
Короче, он буквально брызнул во все стороны.
Отца выгнуло в том жутком спазме, что я видел уже три раза, и, с искаженным лицом, со скрюченными пальцами, откинуло вперед на рулевую колонку.
Машина резко пошла вниз.
Я сидел и смотрел, как она падает, если вообще можно «сидеть», когда висишь привязанный только ремнем у пояса. Если бы тело отца, рухнувшее на приборную панель, не сбило все приборы, я бы еще мог что-то сделать – например, связанными ногами выровнять курс. Пытался, но ничего не вышло. Видимо, управление еще и заклинило.
Альтиметр деловито щелкал. Когда я нашел время взглянуть на прибор, он показывал уже одиннадцать тысяч футов. Затем стало девять… семь… шесть – и мы вышли на последнюю милю.
На высоте полторы тысячи футов включилась радарная блокировка, и один за другим выстрелили тормозные ускорители в носу машины. Каждый раз меня чуть не разрезало ремнем пополам, однако появилась надежда, что теперь машина выровняется и, может быть, я спасусь. Рассчитывать на это было глупо, поскольку отец по-прежнему лежал на рулевой колонке…
Но когда мы врезались в землю, я все еще надеялся.
* * *
В себя я начал приходить, почувствовав какое-то мягкое покачивание. Ощущение раздражало, и в голове крутилась только одна мысль: «Когда же это кончится?» Каждое, даже самое легкое движение вызывало нестерпимую боль во всем теле. Я с трудом разлепил один глаз – второй вообще не открывался – и тупо огляделся, пытаясь сообразить, чем же вызвано это раздражающее покачивание.
Надо мной был пол машины, но я довольно долго его разглядывал, прежде чем понял, что это такое. К тому времени я начал вспоминать, где нахожусь и что произошло. Вспомнился стремительный полет вниз, удар, и до меня дошло, что мы упали не на землю, а, видимо, в воду. Может быть, в Мексиканский залив? Я не знал наверняка, да и не до того было.
Мысль об отце отозвалась вспышкой боли и отчаянья.
Надо мной болтались два обрывка ремня безопасности. Руки и ноги по-прежнему были связаны, но одну руку я вроде бы умудрился сломать. Второй глаз так и не открывался, дышалось с трудом. Отца у приборной панели не оказалось, и это меня почему-то удивило. Превозмогая боль, я перекатил голову, чтобы взглянуть на другую часть машины здоровым глазом. Отец, весь в крови, лежал совсем рядом; от моей головы до его было всего фута три. Я уже не надеялся, что он жив, но, наверно, целых полчаса потратил, чтобы проползти эти три фута.
Дополз и остановился лицом к нему, почти касаясь щекой его щеки. Никаких признаков жизни, и, судя по тому, как он лежал – изломанный, скомканный, словно тряпичная кукла, – на чудо рассчитывать не приходилось.
– Папа, – хрипло позвал я, затем закричал: – Папа!
Веки его дрогнули, но глаза остались закрытыми.
– Привет, сынок. Спасибо… Я тебе очень благодарен… – прошептал он и умолк.
Мне хотелось встряхнуть его, но я ничего не мог, только кричать:
– Папа! Очнись! Ты жив?
Он снова заговорил, но каждое слово, похоже, давалось ему с болезненным усилием:
– Твоя мать… просила передать тебе… она очень тобой гордилась…
Его голос снова умолк, а дыхание вдруг наполнилось зловещим предсмертным хрипом.
– Папа, – закричал я сквозь слезы, – не умирай! Я не смогу без тебя!
Он открыл глаза:
– Сможешь, сынок, сможешь. – Пауза, хриплый натужный вздох, затем: – Мне так больно… – И глаза закрылись.
Я кричал, но больше ничего не мог от него добиться. Затем просто прижался к нему лицом, и по моим щекам, смешиваясь с кровью и грязью, потекли слезы.
35
А теперь мы вычистим Титан!
Все, кто должен был лететь, пишут такие отчеты. Если мы не вернемся, это будет нашим посланием свободному человечеству – тут всё, что мы знаем о титанцах и о том, чего в борьбе с ними надо опасаться. Ибо Келли оказался прав: Шалтая-Болтая уже не собрать. Несмотря на успешное завершение операции «Милосердие», нельзя успокаиваться и думать, что все титанцы уничтожены. Только неделю назад на Юконе пристрелили медведя с паразитом на спине.
Отныне человечеству предстоит постоянно быть настороже, особенно лет через двадцать пять – если мы не вернемся, а вместо нас прилетят тарелки. Нам пока неизвестно, почему активность титанцев подчиняется двадцатидевятилетнему циклу сатурнианского года, но это факт. Причина, возможно, очень проста: мы и сами во многом подчиняемся циклу, совпадающему с земным годом. Будем надеяться, что титанцы по-настоящему активны только в один из периодов своего года. Если так, операция «Возмездие» пройдет легко и быстро. Впрочем, мы на это не рассчитываем. Меня направили, помоги нам Бог, как «специалиста по прикладной экзопсихологии», но, кроме того, я еще и боевая единица, как любой из нас, от капеллана до повара. Мы раз и навсегда должны показать паразитам, что они совершили крупную ошибку, связавшись с самой живучей, самой коварной, самой опасной, самой непокорной – и самой способной – формой жизни в этом секторе космического пространства, с существами, которых можно убить, но не подчинить.
