– Прекрасно, господин министр, – ровным голосом ответил мистер Кику и направился к выходу.
Наступившую тишину нарушил громкий щелчок сложенного перочинного ножа. Вэс Роббинс вскочил на ноги:
– Подождите, Генри. Мак…
Макклюре обернулся:
– Что? А с тобой-то что? И не называй меня Мак, здесь официальная обстановка. Я пока еще министр, как я только что объяснил Кику.
– Вот именно – пока, на ближайшие два-три часа.
– Что? Не смеши меня. Вэс, если ты и дальше намерен так разговаривать, придется и тебя уволить. Мистер Кику, вы свободны.
– Генри, подожди. А ты, Мак, кончай нести бредятину. Уволил он меня. Да я уже сам уволился десять минут назад. Мак, ты что, совсем сдурел? Я же знал тебя еще желторотым сенаторишкой, когда ты мечтал хоть о коротеньком упоминании твоей личности в колонке городских сплетен. Тогда ты мне нравился, у тебя был этот самый здравый смысл, большая редкость при таком роде занятий. А теперь ты готов меня вышвырнуть, и ты мне совсем не нравишься. Послушай, ответь, Христа ради, чего это тебе так хочется перерезать себе глотку?
– Что? Нет, только не мою глотку. Я не такой идиот, чтобы позволять подчиненным резать мою глотку. Видал я такое, не раз видал. Только вот Кику не на того нарвался.
– Мак, похоже, что тебе все-таки очень хочется прикончить самого себя. – Роббинс печально покачал головой. – Может, ты лучше отрежешь Генри язык, пока до него не добрались газетчики? Хочешь мой ножик?
– Что-о? – Макклюре явно был потрясен. Он развернулся и резко крикнул: – Мистер Кику! Вы не имеете права разговаривать с прессой! Это приказ!
Роббинс откусил заусенец, сплюнул и сказал:
– Мак, да ради Христа! Ну как ты можешь одновременно и уволить Генри, и запретить ему говорить?
– Секреты Министерства…
– Черта лысого, а не секреты Министерства! Ну и что ты с ним сделаешь? Лишишь на основании закона о служебной тайне выходного пособия? Думаешь, его это остановит? У Генри не осталось ни страха, ни надежд, ни иллюзий, ты ничем его не запугаешь. Все, что он может рассказать репортерам, тебе же и повредит, если ты объявишь это «секретом».
– Можно я тоже скажу пару слов? – спросил центр всей этой бури.
– А? Валяйте, мистер Кику.
– Благодарю вас, господин министр. У меня не было ни малейшего намерения посвящать прессу в наиболее неприятные аспекты этой истории. Я просто пытался продемонстрировать при помощи reductio ad absurdum,
[56] что это правило, обо всем информировать общественность, как и любое другое правило, приведет к катастрофе, если бездумно ему следовать. Мне показалось, сэр, что вы вели себя неосторожно. Я надеялся удержать вас от дальнейших неосторожностей на то время, пока мы не подыщем подходящие средства исправить положение.
Макклюре внимательно изучил лицо своего заместителя:
– Вы это серьезно, Генри?
– Я всегда говорю серьезно. Это экономит много времени.
– Вот видишь, Вэс? – Макклюре повернулся к Роббинсу. – Ты выступил совсем не по делу. Может, у нас с Генри и есть какие-то расхождения во мнениях, но он очень порядочный человек. Послушайте, Генри, я, конечно, поспешил. Я действительно решил, что вы мне угрожаете. Давайте забудем, что я вам наговорил про вашу отставку, и займемся делом. Ну как?
– Нет, сэр.
– Что? Да ладно, не будьте мелочным. Я разозлился, я обиделся, я ошибся, я извинился. В конце концов на первом плане у нас должно стоять благосостояние общества.
Роббинс издал малопристойный звук; мистер Кику ответил очень спокойно:
– Нет, господин министр, это не сработает. После того как вы один раз уже меня уволили, я не смогу действовать уверенно на основании делегированных мне полномочий. А дипломату обязательно нужно иметь уверенность, иногда она – единственное его оружие.
– Мм… Ну, могу только сказать, что мне очень жаль. Поверьте, действительно жаль.
– Я верю вам, сэр. Позвольте мне сделать последнее и совершенно неофициальное предложение?
– Конечно, Генри.
– Мне кажется, что, пока вы подбираете себе новую команду, лучше всего справится с рутинной работой Кампф.
– Конечно, конечно. Если вы говорите, что он подходит, значит так оно и есть. Но только, знаете, Генри, мы назначим его временно, а вы подумайте еще. Пусть это будет отпуск по состоянию здоровья или что угодно.
– Нет, – холодно ответил мистер Кику и снова повернулся к выходу.
Но не успел он дойти до двери, как Роббинс громко сказал:
– Да успокойтесь вы оба. Мы еще не закончили. – Затем он повернулся к Макклюре. – Ты тут говорил, что Генри порядочный человек. Но только кое-что при этом забыл.
– Что?
– Что я – совсем не такой. – Роббинс продолжил: – Генри не может поступать непорядочно. А вот я вырос среди уголовников, мне на всякие тонкости начхать. Так что я соберу ребят и славно с ними побеседую. Расскажу им, где закопан труп, расскажу, кто перебил всю посуду и кто положил носки в кастрюлю.
– Если ты только вздумаешь самовольно дать интервью, – в ярости заорал Макклюре, – ты до смерти своей не получишь никакой государственной работы!
– А ты мне не грози, тыква перезрелая. Я тебе не карьерный чиновник, я назначенец. Я не успею допеть свою песенку, как у меня будет своя колонка в «Столице вверх тормашками», я там буду делиться с публикой фактами из жизни наших сверхчеловеков.
– У тебя полностью отсутствует какая бы то ни было лояльность. – В голосе министра звучала горечь.
– Ну, от тебя, Мак, такое просто приятно услышать. А сам-то ты лоялен хоть к чему-нибудь? Если не считать твоей собственной политиканской шкуры.
– Ты не совсем справедлив, Вэс, – негромко вставил мистер Кику. – Министр был очень тверд, когда говорил, что нельзя жертвовать этим мальчиком, Стюартом, ради целесообразности.
– Хорошо, Мак, – кивнул Роббинс, – отдадим здесь тебе должное. Но ты готов был принести в жертву сорок лет службы Генри в интересах спасения своей мерзкой рожи. Не говоря уже о том, что, не посоветовавшись со мной, вылезать с этой рожей перед репортерами – только чтобы попасть на первые полосы газет. Мак, больше всего газетчики презирают тех, кто рвется попасть в заголовки. В стремлении увидеть свое имя на первой полосе и вправду есть что-то непристойное и отвратительное. Мне тебя не перевоспитать, да и желания особого нет, но я тебе обещаю: вскоре ты и вправду увидишь свое имя в заголовках, будь спок, и большими буквами. Но – в последний раз. Если только…
– Что ты имеешь в виду?
– Если только мы не соберем Шалтая-Болтая обратно.
– Каким образом? Слушай, Вэс, я сделаю что угодно, но в пределах разумного.
