Едва канва романа забрезжила перед его глазами, Хайнлайн тут же, не сходя с места, набросал синопсис и отправил его литагенту для передачи редактору. Естественно, в синопсисе не было многих подробностей. По правде говоря, он и сам в тот момент о них ничего не знал.
Алиса Далглиш одобрила синопсис в середине декабря 1948 года. Хайнлайн собирался приступить к написанию романа после Рождества, 26 декабря. В это время в его голове уже крутились сложные и совсем не подростковые мысли вокруг «космического Маугли» и его марсианских приемных родителей. Словно невидимые споры они оседали на согласованную с издателем заготовку бесхитростного детского приключенческого романа и потихоньку опутывали ее своими невидимыми корнями.
Работа между тем шла как-то муторно, а текст на выходе казался Бобу неимоверно скучным. Он пытался украсить сюжет тайнами и загадками марсианской цивилизации, но это плохо помогало. Приправы, предназначенные для «Чужака», совсем не улучшали вкус протертого детского питания. И все же в конце января – начале февраля 1949 года роман был завершен, точно к согласованному с издателем сроку. Затем последовала обычная процедура сокращения, перепечатка на чистовик – и рукопись отправилась в «Scribner». Не прошло и двух недель, как из редакции пришел категорический отказ в приеме рукописи.
Само письмо с отказом не сохранилось, и поэтому можно только догадываться о сути претензий, предъявленных автору редактором. По мнению Хайнлайна, Далглиш, прочитав рукопись, внезапно подвергла критике согласованные с ней пункты синопсиса. Кроме того, ей не понравилось уменьшение «познавательной части» романа, притом что она сама настаивала на ее уменьшении, поскольку «Галилео» и «Кадет» были, по ее мнению, излишне перегружены техническими подробностями. «Красная планета», считала редактор, больше похожа на сказку, а не на научно-фантастический роман. Были обвинения в кровожадности революционеров (они действительно собирались кое-кого повесить), были протесты против нескромной манеры одеваться (колонисты в помещениях не обременяли себя излишней одеждой, то есть попросту ходили в одном белье), ну и еще парочка довольно неожиданных претензий, о которых стоит поговорить отдельно.
Хайнлайн был взбешен отказом. Разумеется, он тут же бросился жаловаться своему литагенту.
4 марта 1949 года
Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму
На самом деле Вам нет нужды читать это письмо вообще. Оно не сообщит Вам ничего важного, в нем нет ничего, что требовало бы от Вас каких-либо действий, и оно, вероятно, даже не развлечет Вас. Я, возможно, вообще его не отправлю.
У меня множество поводов, чтобы пожаловаться, особенно на мисс Далглиш…
<…>
Если бы мисс Д. сказала, что «Красная планета» скучна, то я бы просто ушел и не возвращался. Мы – клоуны, мы либо смешим аудиторию, либо нет; если сумели кого-то развлечь, мы – успешны; если нет, мы – неудачники. Если бы она сказала: «Книга интересна, но я хотела бы определенных изменений. Вырежьте откладывание яиц и исчезновения. Измените описание старых марсиан», я бы сдержался и работал бы по принципу «клиент всегда прав».
Ничего подобного она не сделала. Вместо этого она сказала: «Книга захватывает, но по причинам, которые я не могу или не хочу объяснять, я не хочу ее издавать».
Я считаю эту ситуацию весьма отличной от случая с издателем в Филадельфии, который подстрекал меня написать «Ракетный корабль „Галилео“». Мы с ним тогда разошлись по-дружески; он хотел получить очень конкретного вида книгу, которую я не захотел писать. Но, с моей точки зрения, мисс Далглиш заказывала именно эту конкретную книгу, а именно у нее имелся действующий договор на одну книгу в год от меня, она получила очень подробный план, который одобрила, и она получила книгу, написанную по этому плану, написанную в моем обычном стиле. На мой взгляд, заказ выполнен, и я знаю, что при аналогичных обстоятельствах другим авторам выплачивали аванс. Я считаю, что «Scribner» должен нам, по справедливости, $500, даже если они возвращают рукопись. При аналогичных обстоятельствах клиенты не могут бесплатно отнимать время у доктора, адвоката или архитектора. Например, Вы вызвали архитектора, обсудили с ним проект дома, он разрабатывает поэтажный план и занимается архитектурной проработкой, и тут Вы решаете больше не иметь с ним дела – он немедленно вернется в свой офис и выпишет Вам счет за оказанные профессиональные услуги, независимо от того, подписали Вы с ним контракт или нет.
Тут у меня та же самая ситуация, с той разницей, что мисс Далглиш позволила мне продолжать и завершить, так сказать, «строительство дома».
Я думаю, что я знаю, почему она отвергла книгу, – я специально употребил слово «отвергла», потому что надеюсь, что Вы с ней сейчас не разрабатываете какую-нибудь схему исправлений. Я уверен, что она не примет эту книгу, что бы я с ней ни сделал.
Я думаю, что она отвергла книгу, исходя из неких смутных критериев литературного снобизма, – этот материал не «скрибнеровского сорта»! Я думаю, что эта мысль выпирает из каждой строчки ее письма. Я знаю, что подобное отношение она выказывала на всем протяжении нашего сотрудничества. Она часто говорила о «дешевых» книгах и «дешевых» журналах. Но слово «дешевый», употребленное по отношению к тексту, – это не оценка качества, это всего лишь насмешка, обычное презрение сноба.
<…>
Я думаю, что знаю, что ее гложет по поводу «Красной планеты». С ее стороны нет каких-либо возражений против фэнтези или сказок как таковых. Она очень гордится тем, что опубликовала «Ветер в ивах». И при этом она не возражает против моего обкатанного бульваристикой стиля; она приняла его в двух предыдущих книгах. Нет, причина вот в чем: она крепко вбила себе в голову концепцию того, какой должна быть книга «научной фантастики», хотя она не сможет ее сформулировать, и ее представления туманны – она не имеет ни технического образования, ни знакомства с корпусом литературы из этой сферы, чтобы иметь четко определенные критерии. Но тем не менее концепция есть, и она звучит примерно так: «Наука имеет дело с машинами, механизмами и лабораториями. Научная фантастика состоит из рассказов о замечательных машинах будущего, которые зашагают по Вселенной, как у Жюля Верна».
Ее определение в известной степени верно, но оно не в состоянии охватить бо́льшую часть предметной области и включает только ту ее часть, которая была сильно выработана и теперь содержит лишь низкосортную руду. Спекулятивная фантастика (я предпочитаю этот термин вместо «научной фантастики») интересуется еще и социологией, психологией, эзотерическими аспектами биологии, воздействием земной культуры на другие культуры, с которыми мы можем столкнуться, когда покорим космос, и т. д., список можно продолжать бесконечно. Однако спекулятивная фантастика – это не фэнтези, поскольку она исключает использование чего-то, что противоречит установленным научным фактам, законам природы, называйте как угодно, т. е. это «что-то» должно [быть] возможным во Вселенной, насколько мы ее знаем. Таким образом, «Ветер в ивах» – фэнтези, но намного более невероятные феерии доктора Олафа Стэплдона – спекулятивная фантастика – научная фантастика.
