– Ладно, кровопийца, – согласился Фрэнк.
– Так-то ты отзываешься о своем благодетеле? У меня в женской школе важное свидание, а я тут трачу драгоценное субботнее время, выручая вас. – И Смайт столь же быстро обработал маску Фрэнка.
– Вернее сказать, сшибаешь денежки для свидания, – заметил Джим. – Смитти, что ты скажешь насчет хитрых правил, которые придумал новый шеф? Нагнемся или поднимем вой?
– А зачем поднимать вой? – Смайт собрал свои инструменты. – Каждое из них открывает совершенно новые возможности для бизнеса, если, конечно, у вас есть мозги, чтобы увидеть это. Если будут затруднения, обращайтесь к Смайту – обслуживаем в любое время.
Он задержался на пороге:
– А про билеты на похороны моей бабушки никому не говорите, а то она захочет урвать свою долю, пока не померла. У старушки на это хороший нюх.
– Фрэнк, – сказал Джим, когда Смайт ушел, – что-то не нравится мне этот парень.
– Зато он нас выручил, – пожал плечами Фрэнк. – Давай отметимся, пусть нас вычеркнут из черного списка.
– Давай. Он мне напомнил слова дока: какой закон ни прими, он всегда открывает новую лазейку для мошенников.
– Совсем не обязательно. Мой старик говорит, что у дока не все дома. Пошли.
У кабинета директора они увидели длинную очередь желающих войти. Когда наконец в кабинет запустили их десятку, Хоу быстро осмотрел их маски и перешел к нотации:
– Надеюсь, юные джентльмены, это послужит вам не только уроком аккуратности, но и уроком внимания. Если бы вы обратили внимание на то, что вывешено на доске объявлений, то все вы, каждый из вас, лучше подготовились бы к инспекции. Что же касается самого нарушения, я хочу, чтобы вы поняли: дело здесь не только в детских, дикарских рисунках на ваших средствах защиты. – Он помолчал, чтобы убедиться, что его слушают. – Нравы в колониях вовсе не обязательно должны быть грубыми и вульгарными. Как глава этого учебного заведения, я намерен проследить за тем, чтобы все дефекты, заложенные домашним воспитанием, были устранены. Главная цель воспитания, если не единственная его цель, – это формирование характера, а характер создает только дисциплина. Считаю, что я как нельзя лучше подготовлен к выполнению этой задачи. Перед тем как прибыть сюда, я двенадцать лет преподавал в военной академии в Скалистых горах. Это превосходнейшая школа – школа, которая выпускает мужчин.
Он снова остановился – то ли перевести дыхание, то ли дать слушателям проникнуться своей речью. Джим, который пришел сюда только затем, чтобы с него сняли взыскание, больше не мог слушать. Высокомерное отношение директора, особенно его высказывание о том, что в домах колонистов царит нездоровая обстановка, вывели его из себя.
– Мистер Хоу, – сказал он.
– Да? Что такое?
– Здесь не Скалистые горы, а Марс. И это не военная академия.
Изумление и гнев мистера Хоу были столь велики, что в какой-то момент казалось, что он сейчас бросится на мальчика с кулаками или его хватит удар. Затем он овладел собой и процедил сквозь зубы:
– Ваша фамилия?
– Марло, сэр. Джеймс Марло.
– Было бы намного лучше для вас же, Марло, если бы здесь была военная академия. – Он повернулся к остальным ученикам. – Остальные могут идти. Воскресные привилегии восстановлены. Марло, останьтесь.
Когда все вышли, Хоу сказал:
– Марло, нет на свете ничего отвратительнее наглого, неблагодарного, не знающего своего места юнца. Вы получаете прекрасное образование исключительно благодаря Компании. И вряд ли вам пристало дерзить людям, которых Компания поставила наблюдать за вашим обучением и содержанием. Вы сознаете это?
Джим молчал. Хоу сказал резко:
– Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!
Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:
– Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.
Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк взглянул на него и восхищенно покачал головой.
– Ох, Джим, – сказал он. – Ну и отчаянный же ты парень.
– Надо же было кому-то сказать ему.
– Да уж, надо. Что планируешь дальше делать? Перережешь себе горло или просто уйдешь в монастырь? С этой минуты старина Хоу будет постоянно держать тебя на мушке. Жить с таким соседом в одной комнате будет небезопасно.
– Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.
– Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал».
[20] Я рад, что ты ему все высказал. У меня на такое не хватило бы смелости.
Джим рухнул поперек койки.
– Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что мне с этим делать?
– А пес его знает.
– Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.
– Штуби был молодец. А Хоу – тот еще говнюк. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?
– Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?
– Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Черт, даже я тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на все сто.
– А если мы все напишем родителям?
– Всех не заставишь, – покачал головой Фрэнк, – а какой-нибудь козел еще и настучит. Тогда на тебя повесят подстрекательство к бунту или еще какую-нибудь ерунду. И потом, что ты такого напишешь в письме? Чем ты докажешь, что мистер Хоу делает то, что он не вправе делать? Я знаю, что скажет мой старик.
– Ну и что он скажет?
– Он мне много раз рассказывал про школу, в которой учился на Земле, и как ему там несладко приходилось. По-моему, он даже гордится этим. Если я ему скажу, что Хоу не велел нам держать в комнате пирожные, он посмеется надо мной и скажет…
– Черт, Фрэнк, ведь дело не в запрете держать продукты в комнате, а в общей картине.
– Ясно, ясно. Я-то понимаю. Но попробуй объясни моему старику. Все, что мы можем рассказать, – это такие мелочи. Нужны вещи посерьезнее, чтобы наши родители вмешались.
К вечеру рассуждения Фрэнка подтвердились. По мере того как новость распространялась, у них перебывала чуть ли не вся школа. Кто-то приходил пожать руку Джиму за то, что он бросил вызов директору, а кто-то просто поглядеть на чудака, у которого хватило безрассудства выступить против официальных властей. При этом выяснились два обстоятельства: никому не нравилось новое руководство и предпринятые им «дисциплинарные» меры и никто не желал присоединиться к тому, что считал безнадежным делом.
