Ламмокс все еще оглядывался, вдыхая воздух свободы, когда на него невесть откуда налетел, захлебываясь от яростного лая, некий уж очень недружелюбно настроенный тип. Ламмокс сразу узнал его. Этот мощный, даже для своей породы, огромный мастиф, который бегал свободно и безнадзорно по всей округе. Ламмокс частенько обменивался с ним оскорблениями сквозь только что уничтоженную решетку. Против собак как таковых Ламмокс ничего не имел; за долгую жизнь у Стюартов он довольно близко сошелся с несколькими из собачьей породы и считал, что с ними можно вполне прилично провести время, если, конечно, рядом нет Джона Томаса. Но тут был совсем другой случай. Этот мастиф воображал себя самым главным, гонял всех прочих собак, терроризировал кошек и не раз вызывал Ламмокса выйти наружу для честного, как собака с собакой, боя.
Ламмокс мило улыбнулся, широко раскрыл рот и шепелявым, как у маленькой девочки, голосом, шедшим откуда-то из глубины его тела, назвал пса очень-очень обидным словом. Тот прямо-таки поперхнулся от возмущения. Сомнительно, чтобы пес смог понять сказанное Ламмоксом, но в том, что его оскорбили, он нисколько не сомневался. Оправившись от потрясения, пес с удвоенной яростью бросился в атаку. Он захлебывался от лая и носился вокруг Ламмокса, время от времени совершая резкие выпады с флангов, угрожая вцепиться в одну из его многочисленных ног.
Ламмокс спокойно за ним наблюдал, не меняя позы и не делая никаких движений. Он только добавил к ранее сказанному вполне справедливое замечание относительно предков мастифа и другое, совершенно несправедливое – по поводу его интимных привычек; пес взбесился окончательно. И тут, завершая седьмой по счету обход своего врага, мастиф неосторожно оказался совсем близко к тому месту, где стояла бы первая пара ног Ламмокса, стой тот на земле всеми восьмью ногами. Ламмокс выбросил голову вперед и вниз, как это делает лягушка, слизывая комара. Его пасть широко распахнулась, словно сундук, и мастифа как не бывало.
Совсем неплохо, решил Ламмокс, прожевав и проглотив пса. Очень даже неплохо, особенно ошейник. Хрусткий такой. Заморив червячка, он было подумал вернуться и сделать вид, что никуда и не выходил. Но, с другой стороны, эти самые бесхозные розы, да и Джон Томас не скоро позволит ему снова выйти наружу – уж это точно. Ламмокс неторопливо пошел вдоль бетонной стены, обогнул угол и углубился во владения миссис Донахью.
* * *
Джон Томас Стюарт XI вернулся только к обеду, по пути проводив домой Бетти Соренсон. Приземляясь, он обратил внимание на то, что Ламмокса нигде не было видно, и решил, что тот сидит в своем доме. Мысли Джона заняты были не Ламмоксом, а тем старым как мир вопросом, почему прекрасная половина рода человеческого в своей деятельности не руководствуется логикой, во всяком случае – логикой, постижимой для разума мужчины.
Джон Томас думал поступать в Западный политехнический, а Бетти хотела, чтобы они вместе пошли в университет штата. Он говорил, что не сможет изучать в этом университете нужные ему предметы, а Бетти, просмотрев университетский проспект, убеждала его, что сможет. Он ответил ей, что важно не название курса, а кто его ведет. В этом месте спор их зашел в тупик, так как Бетти отказалась считать Джона Томаса авторитетом в таких вещах.
Все еще размышляя о нелогичности женской логики, Джон Томас рассеянно расстегнул ремни своего ранцевого вертолета и как раз засовывал его на полку, когда в прихожую ворвалась мать:
– Джон Томас! Где вы были все это время?
Он отчаянно пытался сообразить, в чем дело. «Джон Томас» – очень плохой признак. «Джон» или «Джонни» – это нормально, «Малыш» – тоже. Но «Джон Томас» обычно значило предъявление обвинения с последующим судом и вынесением приговора в отсутствие обвиняемого.
– А? Мама, да я же тебе говорил за завтраком. Гулял с Бетти. Мы полетели…
– Это меня не интересует. Ты знаешь, что наделал этот твой зверь?
Все ясно – Ламмокс. Господи, лишь бы не мамин садик. Может, Лам опять завалил свой дом? Если так, мама скоро успокоится. И вообще, давно пора построить новый, побольше.
– А что такое? – осторожно спросил он.
– Что такое? И ты еще спрашиваешь?! Джон Томас, уж на этот раз ты просто обязан избавиться от него. Это последняя капля.
– Мам, да ты успокойся, – торопливо ответил Джон Томас. – Мы же все равно не можем от него избавиться. Ты обещала папе.
Мать ушла от прямого ответа:
– Ну, знаешь, если полиция звонит каждую минуту, а эта огромная свирепая тварь громит все, что ей попадется на пути…
– Как? Мам, подожди. Да Лам же совсем не свирепый, он ласковый, как котенок. Что случилось?
– «Что-что!» Да все, что угодно!
Мало-помалу Джон Томас вытащил из нее некоторые подробности. Ламмокс пошел прогуляться – это, во всяком случае, было ясно. Хорошо бы во время своей прогулки он не добрался до чего-нибудь железного; железо и сталь оказывают прямо-таки взрывное действие на его обмен веществ. Помнится, когда Ламмокс съел подержанный «бьюик»…
Но тут Джон Томас снова услышал, что говорит мать.
– …А миссис Донахью просто сама не своя. Еще бы – ее премированные розы!
А вот это уже совсем плохо. Джон Томас попытался вспомнить, сколько там в точности у него на счете в банке. И нужно будет обязательно извиниться и вообще как-нибудь ублажить старую курицу. А Ламмоксу – по ушам. Топором. Тут уж никаких «прости, пожалуйста», про розы он знал прекрасно.
– Послушай, мама, это все, конечно, ужасно. Я прямо сейчас пойду и вколочу кое-что в его тупую башку. Он у меня чихнуть побоится без разрешения. – Джон Томас обошел мать и направился к выходу.
– Куда это ты собрался?
– Как куда? К Ламмоксу, скажу ему пару ласковых. Сейчас я с ним разберусь…
– Не соображаешь? Его тут нет.
– Как? А где он? – Джон Томас молил про себя, чтобы если уж Ламмокс доберется до железа, так хоть съел бы не очень много.
Если подумать, в той истории с «бьюиком» Ламмокс вовсе не виноват, и вообще машина, к счастью, принадлежала самому Джону Томасу, но все равно…
– Я не знаю, где он сейчас. Шеф Драйзер сказал…
– Им занимается полиция?
– Это уж точно – занимается. Вся городская бригада безопасности гоняется за ним. Мистер Драйзер хотел, чтобы я поехала в город и забрала его домой, но я сказала, что нам нужен ты, чтобы справиться с этим зверем.
– Мама, да Ламмокс прекрасно бы тебя послушался. Он же тебя всегда слушается. А зачем мистер Драйзер отвез его в город? Он же знает, что Лам живет здесь. В городе Лам совсем перепугается. Бедный малыш такой робкий, ему не понравится…
– Нашел бедного малыша! Никто и не думал отвозить его в город.
– Ты же сама сказала, что отвезли.
– Ничего я такого не говорила. Если ты замолчишь на секунду, я тебе все расскажу.
События рисовались следующим образом. Миссис Донахью застукала Ламмокса в тот момент, когда тот успел съесть в ее саду только четыре или пять розовых кустов. Проявив больше отваги, чем здравого смысла, она бросилась на него со шваброй и, жутко вопя, отходила его этой шваброй по голове. Она избежала судьбы мастифа – хотя и ее Ламмокс тоже мог запросто проглотить, если б не знал, что можно, а чего нет, – не хуже любой хорошо воспитанной кошки. Люди – это не еда, к тому же люди чаще всего существа дружелюбные.
