– Потом, мисс Соренсон.
– Но ведь…
– Пожалуйста, позже. У вас будет еще возможность высказаться. Суд считает, что теперь в его распоряжении находятся все необходимые факты, относящиеся к этому делу. Желает кто-нибудь изложить новые факты или прибегнуть к дополнительному допросу кого-либо из свидетелей? Или выдвинуть нового свидетеля?
– Мы желаем, – мгновенно ответила Бетти.
– Желаете чего?
– Мы желаем вызвать нового свидетеля.
– Прекрасно. Он находится здесь?
– Да, ваша честь. Снаружи. Это Ламмокс.
На лице Гринберга появилось задумчивое выражение.
– Если я вас правильно понял, вы предлагаете, чтобы этот… э-э-э… Ламмокс дал показания в свою защиту?
– А почему бы и нет? Он ведь умеет говорить.
Один из репортеров повернулся к своему коллеге, что-то ему прошептал и торопливо вышел из зала. Гринберг пожевал губу.
– Я это знаю, – признался он. – И даже сам успел обменяться с ним парой слов, однако умение говорить не превращает его в надлежащего свидетеля. Ребенок может научиться разговаривать, не достигнув и годовалого возраста, но крайне редко малолетний ребенок – ну, скажем, в возрасте до пяти лет – признается способным давать свидетельские показания. Суд принимает во внимание, что представители негуманоидных рас… не являющиеся людьми в биологическом смысле слова… могут, вообще говоря, давать показания. Но не было представлено никаких доказательств компетентности данного конкретного внеземного существа.
– У тебя что, шарики за ролики? – обеспокоенно зашептал Джон Томас. – Ведь Ламми может такого наговорить…
– Цыц! – отмахнулась от него Бетти и продолжила, обращаясь к Гринбергу: – Послушайте, мистер уполномоченный. Вы тут наговорили кучу красивых слов, только что они означают? Вы уже готовы вынести решение, касающееся Ламмокса, и даже не побеспокоились задать ему самому ни одного вопроса. Вы говорите, что он не может давать квалифицированных показаний. Но я видела здесь и других, которые тоже не очень-то хорошо с этим справлялись. Спорю на что хотите: если вы подключите этот детектор к Ламми, он не будет звенеть. Конечно, Ламмокс наделал много, чего не следовало делать. Но что такого ужасного в том, что он съел несколько чахлых старых кустов и капусту мистера Ито? Вы сами, когда были маленьким, тоже ведь, наверное, таскали конфеты, если думали, что никто не видит?
Бетти перевела дыхание:
– А теперь подумайте, если бы за то, что вы утащили конфету, кто-нибудь съездил вам по лицу шваброй. Или выстрелил в вас из пушки. Вы бы не испугались? Не побежали? Ламми очень тихий и дружелюбный. Все соседи об этом знают… ну, разве, кроме таких, которые глупее и безответственнее его самого. Но кто-нибудь попытался поговорить с ним? Нет! На него набрасывались, в него стреляли, его перепугали до полусмерти, его загоняли до того, что он свалился с моста. Вы говорите, что Ламми неправомочен. А если хорошенько подумать, кто здесь неправомочен по-настоящему? Ламми? А может, все эти люди, которые его травили? И теперь они же хотят его убить. Я так понимаю, что, если маленький мальчик стащит конфету, они оттяпают ему голову – просто на всякий случай, чтобы впредь неповадно было. Они что, все с ума посходили? Что это за фарс?!
Бетти замолчала, слезы катились по ее щекам. Способность пускать слезу по желанию служила ей хорошую службу в школьном театре, но на этот раз, к своему удивлению, она обнаружила, что эти слезы настоящие.
– Вы закончили? – спросил Гринберг.
– Да. Думаю, пока да.
– Должен признать, что вы изложили свое мнение весьма трогательно. Однако суд не может руководствоваться в своих решениях эмоциями. Видимо, вы хотели сказать, что по большей части причиной нанесенного ущерба, скажем даже – всего ущерба, за вычетом розовых кустов и капусты, были неадекватные действия людей и, следовательно, нельзя возлагать вину за них на Ламмокса и его владельца?
– Сами подумайте, ваша честь. Все-таки обычно хвост следует за собакой, а не наоборот. Почему бы вам не спросить самого Ламми, как, по его мнению, все это выглядело?
– Мы еще подойдем к этому. Что касается другого спорного вопроса: я не могу согласиться с законностью вашей аналогии. Мы имеем дело не с маленьким ребенком, а с животным. И если данный суд издаст постановление об уничтожении этого животного, это решение не будет ни наказанием, ни местью, поскольку предполагается, что такие понятия животному недоступны. Решение будет иметь сугубо превентивный характер – нельзя допустить, чтобы потенциальная опасность превратилась в реальную угрозу жизни, здоровью или собственности какого-либо человека. Маленького ребенка может без труда сдержать нянька, но мы имеем дело с существом весом в несколько тонн, способным неосторожным движением раздавить человека. Я не нахожу ни малейшего сходства между этим существом и маленьким мальчиком, ворующим конфеты.
– Не находите? Да этот маленький мальчик может вырасти и стереть с лица Земли целый город, просто нажав на во-о-от такусенькую кнопочку. А раз так – долой ему голову, пока вырасти не успел. И не надо спрашивать его, почему он взял эту конфету, не надо вообще ни о чем спрашивать! Он плохой мальчик, так что отрубить голову – и конец всем беспокойствам.
Гринберг снова невольно закусил губу.
– Так вы хотите, чтобы были выслушаны показания Ламмокса? – спросил он.
– Кажется, я об этом уже сказала.
– Я не совсем уверен, что именно вы сказали. Суд рассмотрит ваше прошение.
– Ваша честь, я протестую, – быстро вмешался мистер Ломбард. – Если это крайне необычное…
– Пожалуйста, подождите с вашим протестом. Суд объявляет перерыв на десять минут. Всем остаться. – Гринберг встал и вышел из зала. Он вынул сигареты, в очередной раз обнаружил, что у него нет спичек, и снова засунул пачку в карман.
Черт бы побрал эту девицу! Ведь он уже аккуратным образом рассчитал, как тихо прикрыть это дело, к вящей славе родного Министерства и к радости всех заинтересованных лиц… ну разве, за исключением мальчишки Стюарта, но тут уж ничего не попишешь… мальчишки и этой несуразной, не по годам развитой юной млекопитающей, которая приняла его под крыло. И теперь держит под каблуком.
Конечно же, нельзя было допустить уничтожения этого уникального экземпляра. Но Гринберг собирался организовать все осторожно, чтобы комар носа не подточил… Отклонить прошение этой злобной старой склочницы, поскольку причина его очевидна, личная неприязнь, и сказать в частном порядке шефу полиции, чтобы отозвал другое прошение. Прошение от общества «Сохраним Землю для неандертальцев» вообще не имеет силы. Но тут из-за этой занозы-девчонки, которой бы не болтать, а слушать, создается впечатление, будто можно заставить Министерство подвергнуть риску общественное благополучие ради всякой там сентиментальной антропоморфной ерунды.
Чтоб ей провалиться, с ее голубыми глазками!
