– Так насчет этого мистера Перкинса…
– Не задерживайся, милый. И не надо устраивать матери сцен.
* * *
Мистер Перкинс оказался вполне приятным человеком. Джону Томасу он даже понравился, несмотря на все его подозрения. После нескольких вежливых глупостей и чашки кофе, которая должна была символизировать гостеприимство, он перешел к делу.
Мистер Перкинс представлял лабораторию экзотических форм жизни Музея естественной истории. В музее узнали про Ламмокса из газет, расписавших похождения зверя и суд над ним. Теперь музей хотел его купить.
– И к моему крайнему изумлению, – добавил он, – изучая архив, я узнал, что наш музей уже один раз пытался купить этот экземпляр… насколько я понимаю, у вашего дедушки. Имя такое же, как у вас, и по дате сходится. Скажите, а вы, случайно, не родственник…
– Моего прапрапрадедушки? Да, конечно, – прервал его Джон Томас. – А купить Ламмокса они действительно у него хотели, только он тогда не продавался. И сейчас тоже не продается.
Миссис Стюарт подняла голову от вязанья:
– Милый, надо же все-таки быть разумным. Ты сейчас не в том положении, чтобы отказываться.
Джон Томас упрямо молчал.
– Поверьте мне, мистер Стюарт, – с теплой улыбкой продолжал Перкинс, – я вам очень сочувствую. Но наш юридический отдел изучил этот вопрос, и я хорошо знаю, в каком вы сейчас положении. Поверьте, я совершенно не собираюсь его усложнять; мы нашли решение, в результате которого у вас кончатся все неприятности, а ваш питомец будет в полной безопасности.
– Я не продам Ламмокса, – упрямо повторил Джон Томас.
– Но почему? Если это окажется единственным разумным выходом?
– Ну… потому, что не могу. Даже если бы захотел. Мне его оставили не затем, чтобы продавать, а затем, чтобы я берег его и заботился о нем. Он – член нашей семьи с тех пор, когда меня еще и на свете не было, да и мамы тоже, если уж на то пошло. – Джон строго посмотрел на мать. – Не понимаю, мама, как тебе такое в голову могло прийти.
– Может быть, хватит, милый? – негромко сказала миссис Стюарт. – Уж наверное, мать знает, что для тебя лучше.
Видя настроение Джона Томаса, мистер Перкинс быстро сменил тему:
– Во всяком случае, теперь, когда я здесь, можно мне посмотреть на это существо? Мне страшно любопытно.
– Ну, в общем-то, да. – Джонни медленно поднялся и повел гостя во двор.
Мистер Перкинс поглядел на Ламмокса, сделал глубокий вдох и громко выдохнул:
– Великолепно! – Он восхищенно обошел зверя кругом. – Просто великолепно. Это же уникальный экземпляр… и к тому же – самое большое ВЗС, какое я в жизни видел. Да как же его сумели привести?
– Ну, с того времени он подрос, – признался Джон Томас.
– Если я правильно понял, он умеет немного подражать человеческой речи. Не могли бы вы заставить его что-нибудь сказать?
– Почему подражать? Он просто говорит.
– Действительно?
– Конечно. Эй, Ламми, как жизнь?
– Все в порядке, – пропищал Ламмокс. – А чего ему надо?
– Да ничего. Он просто хотел на тебя посмотреть.
– Это потрясающе. – Мистер Перкинс удивленно воззрился на зверя. – Говорит! Мистер Стюарт, наша лаборатория просто должна иметь этот экземпляр.
– Я же сказал: нет смысла даже и говорить.
– Теперь, увидев его… и услышав, я готов предложить значительно более высокую цену.
Джон Томас с большим трудом сдержался и не произнес грубость, вертевшуюся у него на языке. Вместо этого он сказал:
– Мистер Перкинс, а вы женаты?
– Да, а что?
– А дети у вас есть?
– Один, точнее, одна. Маленькая девочка. Ей только-только исполнилось пять. – Лицо гостя сразу как-то смягчилось.
– Ну вот, давайте тогда устроим сделку. Честный обмен, баш на баш. Никаких взаимных претензий, и каждый делает все, что ему заблагорассудится, со своим «экземпляром».
От негодования Перкинс побагровел, но тут же подавил гнев улыбкой.
– Туше! Я замолкаю. Однако, – добавил он, – вы сильно рискуете. Кое-кто из моих коллег поймал бы вас на слове. Это же такой соблазн для ученого – получить подобный образец. Вы и представить себе не можете. – Он с тоской поглядел на Ламмокса, вздохнул и сказал: – Ну что, пойдем в дом?
Миссис Стюарт подняла на них взгляд. Перкинс отрицательно покачал головой и сел. Сведя кончики пальцев, он сказал:
– Мистер Стюарт, вы запретили мне обсуждать возможную продажу Ламмокса, но поймите меня. Если я покажусь перед заведующим лабораторией и заявлю, что даже не высказал наших предложений, выглядеть это будет, мягко говоря, странно. Может быть, вы мне позволите рассказать, что хотел сделать музей? Просто для отчета.
– Ну, если так… – Джон Томас нахмурился. – Пожалуй, в этом нет ничего плохого.
– Спасибо. Должен же я сделать хоть что-нибудь, чтобы оправдать свои командировочные расходы. Так вот, давайте вместе здраво рассмотрим ситуацию. Это существо… может быть, лучше сказать, ваш друг Ламмокс… Или не так: наш друг Ламмокс – ведь я прямо влюбился в него с первого взгляда… Наш друг Ламмокс приговорен к смерти. Приговорен судом.
– Да, – признал Джон Томас. – Но этот приговор пока еще не утвержден Министерством по делам космоса.
– Знаю. Но ведь полицейские пытались его убить, не ожидая этого самого подтверждения. Верно?
Второй раз за вечер Джон Томас был близок к тому, чтобы выругаться, и второй раз сдержался, на этот раз – посмотрев на мать.
– Идиоты тупоголовые! Им все равно не убить Ламмокса, с их-то куриными мозгами.
– Вполне с вами согласен… если говорить между нами. Этого клоуна, их шефа, вообще стоило бы уволить. Ведь они могли уничтожить уникальный экземпляр. Вы только себе представьте!
– Шеф Драйзер, – твердо заявила миссис Стюарт, – настоящий джентльмен.
– Миссис Стюарт, – сказал Перкинс, повернувшись к ней, – я ни в коем случае не собираюсь бросать какую-либо тень на вашего друга. Однако я уверен, причем совершенно твердо, что шеф не имел права самовольно распоряжаться. Причем со стороны представителя администрации такое поведение значительно более предосудительно, чем со стороны рядового гражданина.
– Он думал о безопасности населения, – настаивала она.
– Верно. Возможно, это смягчающее обстоятельство. Поэтому я беру назад свои высказывания. Они не имеют отношения к нашей проблеме, и я совершенно не хочу ввязываться в спор.
– И я очень рада этому, мистер Перкинс. Так, может быть, мы вернемся к предмету разговора?
У Джона Томаса начали просыпаться теплые чувства к ученому – вот так же мать осаживала и его самого, к тому же Перкинсу нравился Ламми.
