– Неплохо живут коллекторы, – усмехнулся Королев.
– Но недолго, – добавил Соколовский. – Хотя не на всех же падают балки.
Они остановились возле валявшихся досок, среди которых лежала двутавровая балка. Вика присела на корточки и показала пальцем на поверхность балки.
– Смотрите, тут, кажется, кровь. – Она повернулась к прорабу и спросила: – Эта балка тут давно лежит?
– Она под перекрытие шла, вот тут леса стояли, – показал прораб в сторону стены дома, – но завалились – от ветра, что ли…
– А хозяин давно приходил? – снова спросила Вика.
– Да уж пару дней не был. Но он здесь и так не частый гость. Занят постоянно.
– А как же он за вами присматривает?
– Элементарно, – за прораба ответил Соколовский и показал на стену дома, где виднелась камера.
– Ну да, тут везде камеры, – мрачно ответил прораб. – Не доверяет нам, видите ли… А записи на первом этаже, в запертой комнате.
– А ключи есть?
На мониторе все выглядело немного сбоку и сверху, но различить лица и действия людей было можно. Сначала в кадре мелькали прораб, рабочие, потом все ушли. Видимо, это был конец рабочего дня. Потом со стороны ворот появились Геращенко и Пронин. Звука по-прежнему не было, и о чем они разговаривали, можно было только догадываться. Вот Пронину надоело слушать Геращенко, он стал активно отмахиваться руками и повернулся, чтобы уйти. Геращенко заступил ему дорогу, принялся уговаривать. Пронин разозлился, схватил Геращенко за грудь и оттолкнул от себя. И теперь было отчетливо видно, как во время падения Геращенко задел еще не до конца закрепленные строительные леса.
Леса упали, посыпались вниз щитовые настилы, соскользнула двутавровая балка. Даже Вика, привычная, казалось бы, к таким вещам, и та поморщилась. Даня положил ей на локоть свою руку. Геращенко стоял на четвереньках и ошалело смотрел на тело Пронина. Вот он бросился к нему, принялся тормошить, попытался прощупать пульс на руке, потом на шее. Потом Геращенко сел, обхватив колени, и уставился на неподвижное тело коллектора.
– Вот, смотрите. – При повторном просмотре Вика чуть притормозила запись. – Вот он, момент принятия решения. Вот Геращенко придумал, как быть, решил, что надо использовать этот дурацкий случай и вытащить свою семью из финансовой пропасти. Вот он потащил тело, вот он вернулся с топором… Что мы имеем: несчастный случай на глазах у Геращенко. Жизнь он уже застраховал. И тут появился план.
– Отрубил руку, оставил на стакане отпечатки, – добавил Королев.
– Ну, то есть инсценировка? Зачем? – пожал плечами Аверьянов.
– Ради страховки, – подсказал Соколовский. – Потому что иначе он просто самоубийца, в таких случаях страховку не выплачивают.
– Любой эксперт определит, что руку оттяпали после смерти.
– Геращенко не криминалист, – сказала Вика. – Ему могло показаться, что все выглядит правдоподобно.
– Слушайте, – недовольно заявил Соколовский и демонстративно потянулся. – Может, у него и спросим? Или настоящим полицейским надо все по два круга обсудить?
Жену Геращенко, Ольгу, они нашли в больнице у мужа. Выглядела женщина плохо, намного старше своих лет. И самое главное, у нее были абсолютно потухшие глаза. После взаимных представлений Родионова предложила поговорить откровенно, пока Даня отвлекал троих детей играми в другом конце больничного коридора.
– Как вы оказались должны банку?
– Два года назад мы оба остались без работы. Федя все время искал, но в итоге… заложили квартиру в «Главстройбанке». А потом… Ваня… это младший… У него врожденный порок сердца. Врачи говорили, что с возрастом станет лучше, но стало хуже. И, кроме операции, выхода не было. А это дорого.
Вика кивала. Она видела, насколько женщине тяжело говорить, но не прерывала ее.
– Но вы же понимаете, в такие моменты никто не считает денег. И после… Когда Ваню спасли, стало ясно, что мы просто не в состоянии выплачивать так же, как выплачивали.
Ольга расплакалась, и Вика взяла женщину за руку, а Жека сбегал к кулеру и принес стакан воды.
– Продолжайте. Прошу вас.
– Так вот. Мы пошли в банк просить пересмотреть график платежей, – продолжила свой рассказ Ольга. – Может, увеличить срок кредита.
– Но Жуков не согласился, – вставил Соколовский.
– Хуже. Он передал долг коллекторам. Нам звонили, угрожали. Пару недель назад коллектор подстерег детей у дома. И сказал им: если не убедите родителей выплатить долг, дома у вас не будет. Не представляете, что с ними потом было. Они две ночи не спали. Подумайте только, как такое сказать детям!
Соколовский увидел врача и мгновенно перехватил его в коридоре. Вика видела, как Игорь старается что-то ему объяснить. Врач сначала упирался, потом все же кивнул и ушел.
– Геращенко очнулся, – поймав взгляд Вики, одними губами произнес Игорь и показал в сторону палаты: – У нас пять минут.
Выглядел он плохо. Крепкий зрелый мужчина сейчас лежал бледный, с запавшими щеками и темными кругами вокруг глаз. На Соколовского он не смотрел.
– У вас есть семья, молодой человек? – вдруг спросил Геращенко.
– Уже нет.
Геращенко посмотрел на Игоря, но комментировать не стал. Он снова отвел взгляд, еще немного полежал молча, потом снова заговорил:
– Я должен был спасти Олю. Детей…
– Федор Анатольевич, мотивы я понимаю. И предлагаю вам честный обмен. Если скажете правду, я вам помогу.
– Какую правду? – снова посмотрел на полицейского Геращенко.
– Я намекну. Несчастный случай с Прониным произошел позавчера. А вот жизнь вы застраховали две недели назад.
– И?
– Обмен. – Соколовский подвинул стул ближе к изголовью кровати Геращенко. – Ключевое слово – «честный».
– Ладно, – решился мужчина. – Я собирался сам его убить. Но не смог. Вместо этого снова стал просить, умолять, унижаться, он разозлился, потом…
– Да-да, что потом – мы в курсе. На стройке стояла камера.
Геращенко так резко повернул к нему голову, что Соколовский стал опасаться за его шейные позвонки.
– Светит вам, Федор Федорович, статья 244-я УК РФ. Надругательство над телами умерших. В вашем случае, думаю, обойдутся штрафом.
Игорь встал, и в этот момент в палату буквально ворвались дети, а следом вошла и Ольга. Соколовский посмотрел на семью и тихо вышел из палаты.
У Жукова было очень неприятное лицо. Полный, с вывернутыми влажными губами, он выглядел каким-то неопрятным, хотя на нем был дорогой костюм и свежая белая рубашка.
– Добрый вечер. Садитесь, – предложил он, показав рукой на кресло напротив его стола. – Вы, насколько я понял, сын Соколовского? Владимира Яковлевича?
