— Вы знаете, Аня, я давно хочу с вами познакомиться. И рада, что это наконец случилось. Петя очень любит вас. Он так боялся, что вы ему откажете!
— Но я пока…
— Знаю-знаю, вы хотите подумать. Хотя не понимаю, что вас смущает? Петя очень хороший! Вы обязательно будете с ним счастливы. Я чувствую. У нас, у литераторов, обостренная интуиция. Пока я не видела вас, тоже сомневалась. Но сейчас уверена — все будет хорошо.
— А вы… писательница?
— Да. Скорее — поэтесса.
— Поэтесса?
— Что, не похожа? — засмеялась Валентина Сергеевна, увидев ее удивление.
— Да нет, что вы… — смутилась Аня.
В ее представлении поэтесса должна была быть женщиной без возраста, нервной, худой и обязательно брюнеткой с воспаленным взором огромных черных глаз. Ане виделась поэтесса в кимоно, в тонких длинных пальцах — сигарета в мундштуке. Маленькая рыжая Петина мама меньше всего соответствовала этому романтическому образу.
Валентина Сергеевна хитро улыбнулась, прочитав по Аниному лицу, что она разочарована.
— Не огорчайтесь. Не все поэтессы похожи на Марину Цветаеву. И потом, я в основном пишу для детей. Сказки в стихах, рассказы и маленькие смешные восьмистишия. Детям нравятся мои книжки. Вот взгляните. — И она подала Ане детскую книгу в яркой обложке.
— Ой, такая книжка есть у моего Гришки, — вырвалось у нее. Теперь отступать было поздно, и она, подумав, добавила: — Она ему очень нравится…
— А Гриша — это кто? — заинтересовалась Валентина Сергеевна.
Аня взглянула в ее желтые, как у кошки, глаза и подумала, что так даже лучше. Ей легче все сказать его матери, а та уж найдет способ все объяснить сыну, не слишком раня его.
— Гриша — это мой сын, — быстро проговорила Аня. Как с моста в воду бросилась. Пусть сразу все встанет на свои места.
— Так у вас есть сын? — Поэтесса не казалась возмущенной, только удивленно-заинтересованной. — Я надеюсь, не Петин…
— Нет-нет, что вы, — улыбнулась подобному предположению Аня. — Петя здесь ни при чем.
— Простите, а сколько мальчику?
— Пять лет.
— Пять лет, — протянула Валентина Сергеевна. — А Петя мне ничего не говорил. Простите еще раз, но вам, по-моему, только двадцать три.
— Да, я родила его сразу после школы.
— А ваш муж?
— Я не была замужем. Он отказался от меня еще до рождения Гриши. — Говорить об этом было непривычно, но, в общем, не так страшно, как ей казалось. Глядя в кошачьи глаза этой маленькой поэтессы, Аня почему-то чувствовала к ней необъяснимое доверие. — Вы знаете, я сама поражена, что рассказываю вам все. Ведь никто не знает об этом. Ни мои подруги. Ни даже Петя…
Она произнесла последние слова с тревогой и снова взглянула на Валентину Сергеевну. Лицо той по-прежнему не выражало ничего, кроме дружеского участия и явного интереса.
— Значит, вот почему вы не дали ему согласия… — раздумчиво произнесла она. — А насчет того, что вы вдруг ни с того ни с сего выложили все именно мне, пусть вас это не смущает. Я обладаю свойством вызывать доверие у людей, простите уж мою нескромность. Мои знакомые говорят, что мне надо было бы работать следователем или психологом. Знаете, как за границей. У нас даже профессии такой пока нет.
Валентина Сергеевна чуть помолчала, глядя на Аню.
— Вы, наверное, предполагали, что родители Пети будут обязательно против, узнав о ребенке?
Аня кивнула.
— Вы пришли сюда безо всякой надежды. — Она говорила спокойно и утвердительно, словно рассказывала Ане про нее же. — Вы знаете, Петя считает вас человеком большой души и высокой нравственности. Ему не дает покоя мысль, что у вас есть какая-то тайна. Возможно, несчастная любовь.
— Как видите, он недалек от истины, — вздохнула Аня. — А что касается нравственности…
— А разве он не прав? Вы чем-то запятнали себя за время учебы в институте?
— Нет, но у меня — ребенок. Внебрачный ребенок.
— И вдобавок — большое разочарование в мужчинах вообще. — Валентина Сергеевна встала и начала ходить по комнате. Ее слова звучали уверенно, как будто она действительно была профессиональным психологом и наблюдала ее жизнь много лет. — Вы не верите мужчинам. Не верите даже Пете. А зря. Петя вас любит. Не думаю, что ребенок будет ему помехой. Или здесь что-то еще? Аня, скажите прямо: вы любите моего сына? Или — это только ответ на его чувства?
— Не знаю, Валентина Сергеевна, — честно призналась Аня. — Я боюсь полюбить снова. Это так больно.
В прихожей раздался звонок.
— Валентина Сергеевна, я не знаю, что мне делать! — взмолилась полушепотом Аня. — Может, вы сами ему скажете? Или нет, лучше не говорите! Я не хочу, чтобы все узнали… Прошу вас!
— Аня, прекрати дергаться, — остановила ее Валентина Сергеевна, — нам надо будет еще раз с тобой встретиться и как следует поговорить. Приходи-ка ты ко мне… в пятницу, в четыре. Я буду одна.
— А сейчас что мне делать?
— Пироги есть и получать удовольствие, — громко проговорила Петина мама, открывая дверь сыну.
Разговор, который состоялся в пятницу, определил ее дальнейшую судьбу. Удивительно: Аня не стала бы слушать совета даже собственной матери, а Петиной доверилась сразу. После их разговора она впервые подумала о Пете как о мужчине, как о будущем муже. Она была вынуждена честно признаться, что он не вызывает у нее тех сумасшедших восторгов, как когда-то отец Гриши. Но Петя умный, воспитанный, с ним интересно и легко, может, этого и достаточно для брака? Валентина Сергеевна сказала ей удивительную вещь:
— Я, Аня, вижу: вы пока не любите Петю. И возможно, никогда не полюбите его так, как он вас. Это не беда. Страстная обоюдная любовь редко приводит к крепкому браку. Один всегда любит больше, чем другой. Важно, чтобы другой был достоин такой любви и не отплатил предательством. Как мать, я должна желать, чтобы любили моего сына, обожали, даже если сам он не любит. Но я еще и женщина. И, думаю, неглупая. Петя любит только вас. К несчастью, а может, как раз наоборот, он однолюб. Без вас он не будет счастлив. Поэтому я буду рада вашему браку. И еще: вы кажетесь мне человеком порядочным и умным, и гарантия вашего счастья — ваш сын. Если мальчику будет хорошо с нами, то хорошо будет и вам.
— С вами?
— Конечно. Если вы согласитесь, то жить мы будем все вместе, как я когда-то с родителями мужа. У нас огромная квартира, тесно не будет. И потом, вы мне по душе, Аня. Мужу вы тоже понравились. Поезжайте-ка с Петей к своим родным, а там и определитесь.
И когда Аня с Петей вошли в квартиру ее родителей и Гриша, застыв на мгновение, бросился к Пете с криком: «Папа, папа приехал!» — эта минута решила все ее будущее.
…Марина проснулась поздно. За мутным вагонным стеклом был уже день. После пробуждения в поезде она всегда ощущала себя несвежей и неприбранной. Нужно было встать и умыться тепловатой, сомнительного качества водой в туалете. Но вставать не хотелось. И она, нащупав упаковку с влажными салфетками, достала одну и протерла лицо. Соседи за ночь сменились. Теперь вместо супружеской пары из Белоруссии внизу возилась неприятно толстая, словно оплывшая жиром женщина с жиденькими русыми волосами, собранными на затылке. Она одна занимала собой все купе, так что даже спуститься вниз было некуда. На нижней полке гортанно гукал годовалый ребенок, а под Марининой полкой находилась еще одна женщина, присутствие которой она определила лишь по голосу. Судя по разговору, одна из женщин приходилась другой матерью. Они все утро переругивались, решая, чем кормить девочку Настю. Потом кормили ее, высаживали на горшок и меняли подгузник. Все это Марина бесстрастно наблюдала, лежа на верхней полке, и немного удивилась, увидев другую женщину, которая оказалась мамой толстухи. Это была еще моложавая, стройная и красивая женщина лет сорока с небольшим. Ее дочку вполне можно было принять за старшую подругу. Грузная фигура, серое лицо, невыразительные глаза за линзами очков. «За что ее так обидела природа?» — подумала Марина. Но толстуха, судя по всему, вовсе не чувствовала себя обделенной. Она громко давала распоряжения матери, ловко управлялась с ребенком и вслух рассуждала о том, что должен сделать ее муж в ближайшее время.
