Даф оказалась мертва. Окоченевшая, она лежала в своем саркофаге, и тело ее отливало синевой. Лили-Йо разбила урну и громко позвала ее по имени, но Даф не пошевелилась. Опухший ее язык по-прежнему высовывался изо рта. Даф была мертва; Даф, которая жила; Даф, которая умела петь прекрасные песни.
Хи тоже погибла — бедная съежившаяся форма в прозрачном гробу, треснувшем во время исполненного опасностей путешествия между двумя мирами. Когда под ударом Лили-Йо саркофаг разлетелся, тело Хи также рассыпалось в пыль. Хи была мертва; Хи, родившая ребенка-мужчину; быстроногая Хи.
Урна Жури была последней. Девочка шевельнулась, когда Предводительница подошла и смахнула с капсулы налипшие шипы. Минутой позже Жури сидела на земле, со стоической неприязнью рассматривая собственные уродства, вдыхая свежий воздух. Она выжила.
Харис, спотыкаясь и прихрамывая, подошел к женщинам. В руке он нес фигурку своей души.
— Нас четверо! — воскликнул он. — Приняты мы богами или нет?
— Мы чувствуем боль, значит, мы живы, — сказала Лили-Йо. — Даф и Хи упали в зелень.
С глубоким отчаянием Харис бросил свою душу под ноги и растоптал ее.
— Посмотри на нас! Лучше уж смерть! — кричал он.
— Прежде чем решать подобные вопросы, мы поедим, — ответила Лили-Йо.
Испытывая ломоту во всем теле, они углубились в чащу, вновь насторожившись при мысли об опасностях, которые могут грозить им здесь.
Флор, Лили-Йо, Жури, Харис шли, поддерживая друг друга. Сама идея табу отчего-то оказалась ими забыта.
Глава 5
— Здесь не растут нужные деревья, — протестовала Флор, когда они пробирались меж стволов гигантского сельдерея, чьи гребни раскачивались высоко над головами.
— Осторожно! — крикнула Лили-Йо и потянула Флор назад. Что-то похожее на цепного пса лязгнуло челюстями совсем рядом с ее ногой.
Быстрохват, упустив жертву, вновь медленно открывал челюсти, обнажая зеленые зубы. Этот был лишь слабым подобием кошмарных быстрохватов, плодившихся на нижнем уровне земных джунглей. Его зубы были мелкими, а движения — куда проще. Без прикрытия толстых стволов земной смоковницы быстрохваты лишились всего, что полагали принадлежащим себе по праву.
Подобное чувство охватило и людей. Они сами, как и бесчисленные поколения их предков, жили на ветвях высоких деревьев. Их безопасность зависела от Великого Дерева. Здесь тоже росли деревья, но сельдерей и петрушка не предлагали ни прочной как камень опоры, ни удобных ветвей.
Так они и шли, пугливо озираясь, — потерянные, страдающие от боли, не понимающие ни того, где оказались, ни как это стало возможным.
На них набрасывались тихопрыги и пилошипы, но с легкостью были побеждены. А вот густые заросли крапивного мха, куда выше и гуще любых земных чащ, люди обошли стороной. Те же условия, что препятствовали одной группе растений, благоприятствовали другим. Люди взобрались по склону холма и набрели на озерцо, в которое впадал ручеек. Над гладью воды покачивались ягоды и фрукты, сладкие на вкус, пригодные в пищу.
— Не так уж и плохо, — сказал Харис. — Возможно, мы все равно выживем.
Лили-Йо улыбнулась ему. Самый ленивый, он причинял ей наибольшее беспокойство; и все же она была рада, что Харис по-прежнему рядом. Пока они купались, Лили-Йо еще раз рассмотрела его. Вопреки всем чешуйкам и двум широким складкам плоти, свисавшим по бокам, смотреть на него все еще было приятно, поскольку он был Харисом. Она надеялась, что тоже выглядит не слишком омерзительно. С помощью шипа она расчесала волосы, отбросила назад; они поредели, но совсем немного.
Искупавшись, люди насытились. Харис взялся за работу: выломал новые ножи из куста ежевики. Они были не столь тверды, как те, что остались на Земле, но сойдут и эти. Потом люди устроились отдохнуть на солнце.
Лежа, Лили-Йо оглядывалась вокруг. Все было настолько чужим, что у нее щемило сердце.
Хотя солнце сияло, как и прежде, небо своим глубоким синим цветом напоминало ягоды вандалики. И полушар, сверкавший в небе, пестрел зеленым, и синим, и белым, — Лили-Йо не сумела узнать тот мир, где жила раньше. Призрачные серебристые нити тянулись к нему, а совсем близко блестело кружево сотканной ползунами паутины, затянувшей все небо своей прихотливой сетью.
Подобно облакам, по ней двигались сами ползуны — немного обмякшие, но по-прежнему чудовищно огромные.
Все это было их царством, их порождением. Во времена пробных путешествий сюда, многие тысячелетия тому назад, ползуны в самом буквальном смысле заронили первые семена этого мира. Вначале ползуны слабели и тысячами гибли на неприветливом пепелище. Но даже и мертвые, они явились источником кислорода и других газов, доставили с Земли почву, споры и семена, часть которых потом дала всходы на их плодородных трупах. Так под гнетом сонных веков растения Луны обрели под собой опору.
Они росли. Поначалу хилые и больные, все равно росли. С растительным упорством. Они дышали. Они размножались. Они цвели. Мало-помалу изломанные пустоши освещенного лика Луны подернулись зеленым. Кратеры заселили ползучие, вьющиеся побеги. По изрытым склонам взобралась петрушка. По мере образования атмосферы волшебство жизни набирало силу, укрепляя свой ритм, наращивая темп. Ползуны колонизовали спутник Земли с большим тщанием, чем некогда — другой доминантный вид.
Крошечная по сравнению с ними Лили-Йо ничего об этом не знала. И отвернула лицо от небес.
Флор подползла к мужчине Харису. Наполовину прикрытая его новой кожей, она лежала в его объятиях и гладила Хариса по волосам.
Лили-Йо подпрыгнула, охваченная гневом. Она пнула Флор в голень и набросилась на нее, зубами и ногтями отдирая от Хариса. Жури подбежала помочь.
— Время для игр мужчины и женщины еще не настало! — кричала Лили-Йо. — Как посмела ты коснуться Хариса?
— Отпусти меня! Отпусти! — стонала Флор. — Он первый до меня дотронулся.
В испуге Харис вскочил на ноги. Вытянув руки, он помахал ими и без особого труда поднялся в воздух.
— Смотрите! — с радостным удивлением крикнул он дерущимся. — Посмотрите, что я умею!
Он описал над их головами рискованный круг. Затем потерял равновесие и стал падать в путанице крыльев, с открытым от ужаса ртом. Головой вниз он рухнул в воды озера.
Три обеспокоенных, исполненных благоговейного ужаса и любви человеческих существа нырнули, чтобы спасти его.
Пока они, сидя на берегу, обсыхали, в чаще послышался шум. Люди мгновенно преобразились, привычно насторожившись. Вытащили свои мечи и замерли, вглядываясь в заросли.
Появившийся оттуда вялохват не походил на своих земных собратьев. Он не торчал прямо вверх, как игрушка на пружинке, но передвигался ползком, подобно гусенице. Люди видели, как замутненный его взор отвлекся от верхушек сельдерея. Тогда они устремились прочь.
