Ты человек, — произнес голос. Это был призрачный голос, не произносивший звуков, не нуждавшийся в обычных аккордах человеческой речи. Подобно забытой, запыленной арфе он запел в голове Грена, наполняя ее тихим звучанием невидимых струн.
В своем нынешнем состоянии Грен не испытал удивления. Спина его упиралась в камень; отбрасываемая валуном тень покрывала не только его самого; тело Грена состояло из обычных природных материалов; отчего же призрачным голосам не зазвучать в унисон с его мыслями?
— Кто это говорит? — лениво спросил Грен.
Ты назвал бы меня сморчком. Я не брошу тебя. Я могу помочь.
У Грена появилось смутное подозрение, что сморчок еще никогда прежде не пользовался словами, так размеренно они следовали друг за другом.
— Мне нужна помощь, — кивнул он. — Я изгой среди людей.
Вижу. Я прикрепился к тебе, чтобы помочь. Я останусь с тобой навсегда.
Грен чувствовал странное безразличие, но сумел выговорить:
— Как же ты мне поможешь?
Как и другим помогал, — ответствовал сморчок. — Когда я привязываюсь к ним, я никогда их не оставляю. У многих существ нет сознания; я заменяю им мозг. Я собираю мысли. Я и мне подобные действуем как мозги, и потому существа, к которым мы прикрепляем себя, становятся более способными и умными, чем прочие.
— Буду ли и я умнее, чем все другие люди? — спросил Грен. Полоса солнца на противоположном берегу оставалась неизменной. Все смешалось в его голове. Было так, словно он говорил с богами.
Люди еще никогда нам не попадались, — сказал голос, уже быстрее подбирая нужные слова. — Мы, сморчки, живем лишь на самом краю Нейтральной Полосы. Вы живете в лесах. Ты — моя самая удачная находка. Я наделю тебя властью. Ты пройдешь повсюду, не разлучаясь со мной.
Не дав ответа, Грен отдыхал, оперевшись спиной о холодный камень. Он был совсем истощен, и отсутствие желания что-либо делать позволило ему праздно наблюдать, как мимо скользит неумолимый поток времени. Так продолжалось еще долго, прежде чем невидимые струны вновь запели в его голове.
Я многое знаю о людях. Этот мир, как и многие другие миры в пространстве космоса, чрезвычайно стар. Некогда, очень и очень давно, еще до того, как солнце сделалось по-настоящему горячим, твои двуногие сородичи правили этим миром. Тогда вы были крупными созданиями, раз в пять больше, чем ныне. Вы съежились, уменьшились, чтобы приспособиться к новым условиям, это было необходимо для вашего выживания. В те далекие дни мои предки были малы, но перемены происходят постоянно, пусть и слишком медленно для того, чтобы быть замеченными. Теперь люди стали мелкими существами, таящимися в лесу, тогда как я могу использовать вас.
Послушав и подумав, Грен задал новый вопрос:
— Как же ты можешь знать все это, сморчок, если прежде никогда не встречал человека?
Я узнал все это, исследовав структуру твоего мозга. Многие твои воспоминания и мысли унаследованы от далекого прошлого и погребены так глубоко, что тебе самому до них не добраться. Но я способен на это. Внимая твоим воспоминаниям, я читаю историю твоего рода, каким он был в прошлом. Мой собственный род мог бы сравняться с твоим в его былом величии…
— Тогда буду ли и я столь же велик?
Вероятно, так оно и будет…
И сразу же дремота теплой волной захлестнула Грена. Дремота бездонная, но полная странной рыбешки — сновидений, которые Грен не сумел бы потом ухватить за их блестящие, вертлявые хвосты.
Проснулся он так же внезапно. Что-то поблизости двигалось.
Над вечно озаренным солнцем берегом стояла Пойли.
— Грен, милый мой! — вскричала она, когда легчайшее движение Грена выдало его. — Я бросила остальных, чтобы остаться с тобой и стать тебе подругой.
Сознание Грена было теперь ясным и кристально чистым, словно струя родника. Многие вещи, сокрытые доселе, оказались теперь явлены Грену. Он вскочил, пораженный этим.
Пойли смотрела на него сверху. Словно в кошмаре, она увидела темный грибок, выросший на голове Грена, — точно так же, как он рос на деревьях-ловушках и на ивах-убийцах. Он виднелся в его волосах, гребнем охватил шею и, подобно ожерелью из перьев, закрывал ключицы. Он влажно и темно блестел в сложном орнаменте своих морщинистых изгибов.
— Грибок, Грен! — закричала Пойли, в ужасе пятясь. — Он на тебе… повсюду!
Грен быстро вскарабкался на береговой откос и поймал ее за руку.
— Это нормально, Пойли; незачем бояться. Этот гриб зовется сморчком. Он не обидит нас. Он может нам помочь.
Сначала Пойли не отвечала. Она знала основной закон леса и Нейтральной Полосы: каждый сам за себя, никто ни о ком не заботится. У Пойли блеснула догадка, что настоящей целью сморчка было питаться за чужой счет и размножаться — настолько активно, насколько это возможно; и что поэтому для него было, наверное, естественным убивать всех, кто его носит на себе, — и, по возможности, медленно.
— Грибок плохой, Грен, — нерешительно сказала она. — Как же он может быть хорошим?
Грен опустился на одно колено и потянул Пойли за собой, успокаивая ее ласковым бормотанием. Взъерошил ее красно-коричневые волосы.
— Сморчок может многому научить, — сказал он. — Мы можем стать намного лучше, чем мы есть теперь. Мы бедные разумом создания. Какой же вред может быть в том, чтобы стать сильнее, умнее, лучше?
— Как твой грибок сделает нас лучше?
В голове Грена подал голос сморчок:
Она ни за что не должна погибнуть. Одна голова — хорошо, а две — лучше. Ваши глаза необходимо раскрыть. И тогда… вы уподобитесь богам!
Почти слово в слово Грен повторил для Пойли то, что сказал ему сморчок.
— Кто знает, Грен, может, ты и прав, — запинаясь, произнесла она. — Ты всегда был очень умен.
С неохотой расслабилась она в объятиях Грена, прислонившись спиной к его груди.
Кусочек гриба с шеи Грена упал ей на лоб. Пойли вырывалась и боролась, пыталась что-то сказать, но вместо этого вдруг прикрыла глаза. Когда она открыла их снова, ее взгляд был очень ясным.
Подобно новой Еве, Поили притянула Грена к себе. Они занялись любовью прямо на солнцепеке, позволив своим деревянным душам упасть там, где на землю легли их пояса.
Наконец они встали, улыбаясь друг другу.
Грен взглянул себе под ноги.
— Мы уронили свои души, — сказал он.
Пойли беспечно пожала плечами.
— Оставь их здесь, Грен. Они только мешают ходить. Души больше нам не нужны.
Они поцеловались, и сладко потянулись, и задумались о множестве самых разных вещей, уже вполне привыкнув к короне грибка на своих головах.
