Под присмотром сморчка Грен и Яттмур провели какое-то время, собирая пищу, заворачивая ее в листья и привязывая ее к семенным коробочкам долгонога ползучими побегами ежевики. Для путешествия все было готово.
Четверо людей-толстячков, понукаемые Греном, забрались на четыре барабана. Посоветовав им держаться покрепче, Грен поочередно обошел коробочки, оглаживая ладонью посыпанные мучнистой пыльцой сердцевины каждого цветка. Одна за другой, коробочки взметнулись в воздух под шумный аккомпанемент цеплявшихся за них пассажиров.
Лишь с четвертым барабаном что-то было не так. Именно этот цветок клонился к краю обрыва. Когда пружина разжалась, лишний вес на стручке отклонил ее скорее в сторону, чем вверх. Стебель перегнулся — страус со сломанной шеей, — и повисший на нем толстячок завопил, дрыгая в воздухе не находящими опоры ногами.
— Мамочка! Любимое дерево! Помоги своему славному толстенькому сыну! — вопил он, но помощь так и не подоспела. Пальцы толстячка ослабли, и он упал, сопровождаемый градом провизии, все еще отчаянно протестуя, — безродный Икар, низвергаемый в море. Поток сразу же потащил его прочь. Грен и Яттмур видели, как голова толстячка ушла под воду в бурном потоке спешащей мимо воды.
Освободившись от ноши, коробочка долгонога воспряла духом, выпрямилась, ударила по уже качавшимся там барабанам и соединилась с ними в единое целое.
— Наша очередь! — сказал Грен, оборачиваясь к Яттмур.
Яттмур все еще всматривалась в море. Ухватив за локоть, Грен подтолкнул ее к двум еще не опыленным цветкам. Не выказывая гнева, она высвободилась, дернув плечом.
— Мне что, побить тебя, как толстячка? — спросил ее Грен.
Яттмур не улыбнулась. Грен по-прежнему держал в руке свою палку и хватка его окрепла, когда Яттмур никак не отреагировала на шутку. Помолчав, она покорно вскарабкалась на большую зеленую коробочку долгонога.
Вцепившись в ребра шестигранного барабана, они поворошили пальцами вокруг пестиков своих цветков. И уже через минуту долгоног поднял их высоко в воздух. «Красота» кружила над головами, умоляя не потакать интересам власть имущих. Яттмур была напугана сильнее прочих. Она зарылась лицом в запорошенные пыльцой тычинки, почти не в силах вздохнуть из-за дурманящего аромата цветка, но все еще неспособная шевельнуться. Все, что она ощущала, было сильное головокружение.
И тут ее плеча робко коснулась чья-то рука.
— Если ты стала голодной из-за страха, тогда не стоит есть эти противные долгоногие цветки, лучше вкусить добрую рыбку без ходячих ног, которую мы, умнички-ребятки, словили в воде!
Яттмур подняла взгляд на толстячка с нервно дрожащим ртом, с широко распахнутыми грустными глазами, со смехотворно светлой из-за просыпавшейся пыльцы шевелюрой. Все-таки он был не способен сохранять достоинство. Одной рукой он потирал в паху, другой протягивал ей рыбу.
Яттмур залилась слезами.
К ней подполз растерянный толстячок и обнял ее за плечи волосатой лапой.
— Не делай слишком много мокрых слез из-за рыбы, которая уже не покусает тебя, — посоветовал он.
— Я плачу вовсе не поэтому, — сказала Яттмур. — Просто мы с Греном доставили вам, беднягам, столько беспокойства…
— О, мы бедные толстячки, совсем-совсем потерялись! — затянул он, и оба его товарища поддержали этот печальный вопль. — Истинно так, вы жестоко доставили нам столько беспокойств.
Грен все это время наблюдал за тем, как шесть коробочек соединялись в один ребристый комок. Он с нетерпением поглядывал вниз, чтобы сразу заметить, когда долгоног начнет отрывать свои тонкие лапы от корневищ. Общий горестный хор заставил его отвлечься.
Палка Грена с размаху опустилась на пухлую спину. Утешавший Яттмур толстячок с громким плачем отполз в сторону. Его компаньоны сгрудились неподалеку.
— Оставь ее в покое! — с чувством выкрикнул Грен, опускаясь на колени. — Вы, грязные волосатые люди-толстячки, если вы опять коснетесь ее хотя бы пальцем, я сброшу всех вас прямо на камни!
Яттмур смотрела на него, приподняв верхнюю губу, — так, что были видны ее передние зубы. Она ничего не сказала.
Никто не проронил ни звука, пока долгоног наконец не пошевелился, задавшись только ему одному ведомой целью.
Грен ощутил передавшийся ему от сморчка всплеск возбуждения, волны восторга, когда длинноногое порождение растительного мира сделало первый шаг. Одну за другой, долгоног переставил каждую из своих тонких конечностей. Постоял, удерживая шаткое равновесие. Шагнул снова. Остановился. Затем вновь задвигался, на сей раз уже не колеблясь понапрасну. Долгоног медленно зашагал прочь от обрыва, через весь островок, к полого спускавшемуся к воде пляжу, по которому прошли уже многие из его собратьев, — туда, где океанское течение было наименее сильным. «Красота» летела над ним.
Не остановившись на берегу, долгоног зашел в море. Вскоре все шесть его ног почти полностью скрылись под водой и море подступило к его семенным коробочкам со всех сторон.
— Чудесно! — воскликнул Грен. — Наконец-то мы вырвались с этого ненавистного острова!
— Этот остров ничем нас не обидел. Там у нас не было врагов, — ответила Яттмур. — Ты и сам говорил, что хотел там остаться.
— Мы не могли оставаться там вечно. — Грен презрительно бросил ей ту же подачку, которой прежде кормил людей-толстячков.
— Твой волшебный гриб слишком говорлив. Он думает только о том, как извлечь из всего выгоду, — он использует этих толстяков, тебя и меня, долгоногов. Но долгоноги выросли на этом острове не для него. Они приплыли туда еще до нас. Они росли там ради себя самих, Грен. А теперь они не станут выбираться на берег ради нас — если они и взойдут на материк, то только ради себя самих. Мы оседлали одного и решили, что мы такие умные, — но умны ли мы? Эти бедняжки, люди-толстячки, они тоже называют себя умными, но мы-то ясно видим: они глуповаты. Что, если мы столь же глупы?
Грен еще не слышал, чтобы Яттмур говорила такое. Он уставился на нее, не зная, что ответить, пока раздражение не подсказало ему нужные слова:
— Ты возненавидела меня, Яттмур, иначе бы ты так со мной не говорила. Разве я сделал тебе больно? Разве я не защищал, не любил тебя? Мы знаем, что люди-толстячки глупы, и мы отличаемся от них, — следовательно, сами мы не можем быть глупыми. Ты говоришь все это лишь для того, чтобы побольнее уколоть меня.
Яттмур не услышала никчемных доводов Грена. Она продолжала говорить — так спокойно, словно он вообще не открывал рта:
— Мы едем на этом долгоноге, но мы не представляем, куда он спешит. Мы перепутали его стремления с нашими собственными.
— Разумеется, он спешит выбраться на материк, — с досадой сказал Грен.
— Разве? Почему бы тебе не быть повнимательнее?
Яттмур показала рукой на море, и Грен обернулся.
Невдалеке ясно виднелся материк. Поначалу долгоног шел прямо к нему, но затем вступил в зону спешащего мимо течения и зашагал ему навстречу, параллельно берегу. Грен довольно долго вглядывался вниз, но вскоре отрицать происходящее стало невозможно.
