Присцилла взмахнула рукой.
– За все уже уплачено, – сказала она с улыбкой. – Это за счет заведения.
– Спасибо, – поблагодарила Стейси, улыбнувшись в ответ. Она редко сталкивалась со случаями искренней щедрости в обычной жизни, не говоря уже о работе.
– Я принесу, – сказала официантка, кивая на угловой столик.
Вуд еще раз поблагодарила ее. «Только б она не раздавала бесплатную еду слишком часто, – подумала констебль, – Мэнни это может не понравиться».
Мэнни был владельцем заведения, и его прозвали так в честь мамонта из «Ледникового периода»
[47]. Это был большой, волосатый румын. Присцилла досталась ему в наследство от прежнего хозяина вместе с самим заведением и всем оборудованием.
Стейси протерла стол и достала свой «Айпэд». Официантка поставила перед ней небольшую тарелку и положила нож.
– Угощайся, милочка, – сказала она.
– Спасибо большое, но…
– Ш-ш-ш-ш! – прервала Стейси женщина, положив ей руку на плечо. – Пусть это будет нашим секретом.
Она подошла к входной двери и перевернула табличку с надписью «Открыто» другой стороной, на которой значилось «Закрыто».
Эта официантка была самой необычной Присциллой из всех, которых Стейси встречала в своей жизни. Само это имя было редким для Черной Страны, так что женщина уже сразу выделялась им среди других. Констебль полагала, что ей около тридцати лет. У нее были полные губы красивой формы, но глаза выглядели слишком маленькими для ее лица. Крашеные ярко-рыжие волосы, забранные на затылке в тугой пучок, увеличивали и без того большой лоб. И тем не менее в этом лице было что-то, что не давало Стейси покоя.
Присцилла заметила, что посетительница рассматривает ее, и улыбнулась в ответ.
Констебль покраснела и сосредоточилась на еде. Она намазала кекс маслом и стала смотреть, как оно медленно исчезает, растаяв.
Люди ходят в кафе по многим причинам. Для Вуд такие походы были буфером между работой и личной жизнью. Расстояния в шесть миль между работой и квартирой ей обычно не хватало для того, чтобы полностью отключиться от офисной суеты. В те вечера, когда она шла прямо домой, Стейси открывала дверь квартиры такой же вздрюченной, какой закрывала ее в офисе. Конечно, постепенно события дня отступали на второй план, но к этому времени было уже пора ложиться спать. А вот если она использовала кафе в качестве пит-стопа
[48], это превращалось в событие, которое разделяло работу и дом.
А сегодня ей просто необходимо было забыть о работе. Отвратительные тексты, которые она прочитала в телефоне Генрика, не давали ей покоя. Он пытался удалить их – может быть, для того, чтобы не прочитала жена, – но Стейси удалось восстановить эти послания, полные злых и тошнотворных угроз. Последнее она запомнила слово в слово.
Вали отсюда, или мы выпустим тебе кишки и хором оттрахаем твою жену на глазах у твоих недоносков, а потом вырвем им конечности, одну за другой.
Вуд не могла понять, сколько ненависти надо для того, чтобы послать подобное. В лучшем случае это походило на попытку до смерти напугать ни в чем не повинного человека, а в худшем тянуло на вполне реальную угрозу действием.
Стейси отодвинула тарелку с кексом – еда не лезла ей в горло. Она взглянула на иконку «Мир Уоркрафта»
[49] в своем телефоне, и на губах у нее появилась улыбка, когда она представила себе, как бы Доусон ухмылялся и закатывал глаза, если б видел ее сейчас. Вид этой иконки подтвердил бы все его самые худшие подозрения о том, что у Вуд действительно нет никакой личной жизни и что она проводит все свое время в вымышленном мире, населенном гоблинами и орками.
И он был совершенно прав. Личной жизни у нее действительно не было. По крайней мере, с того момента, как растворились в тумане ее отношения с Триш. Та искра, которая вначале проскочила между ней и техником-криминалистом, так и не переросла в нечто большее, на что они обе надеялись. Они не ссорились и не устраивали друг другу сцен – для этого в их отношениях не хватало страсти. Просто периоды между телефонными звонками становились все длиннее и длиннее, а потом сами телефонные звонки и переписка сошли на нет.
Стейси проверила почту. Ничего нового.
За весь день она получила лишь четыре письма. Ее пометили на фотографии с родственниками на «Фейсбуке», ей прислали еженедельный ваучер на электронную почту, и у нее появилось три новых фо́лловера
[50] в «Твиттере». Четвертое послание было от кого-то, кто пытался продать ей еще фолловеров.
Констебль убрала телефон.
Сегодня она не будет пытаться отрешиться от проблем на работе – сегодня она старается избавиться от тех эмоций, которые испытала, читая предсмертную записку Джастина.
А эмоции эти никак не хотели исчезать.
Глава 22
Ким застонала от удовольствия, чувствуя, как струйки воды впиваются в ее тело, прежде чем скатиться по коже вниз и исчезнуть в сливе душевой кабины.
Все это, конечно, от лукавого, но она действительно чувствовала себя так, будто очищается от присутствия Тревиса.
После того как они уехали от доктора Эй, Том демонстративно посмотрел на часы. Они действительно переработали уже целых полчаса. Сама Стоун была готова немедленно отправиться к семейству Прис или погрузиться в отчеты о без вести пропавших, но выражение на физиономии напарника поведало ей о том, что это невозможно. Поэтому инспектор благополучно доставила его к жене, которая суетилась за тюлевыми занавесками. Наверное, она боялась, что подгорит мясо с овощами.
Ким вышла из душа и закуталась в пляжное полотенце. Она вытерла голову вторым полотенцем, встряхнула ею; ее короткие черные влажные волосы оказались торчащими в разные стороны.
Надев мешковатые джинсы и простую черную футболку, Стоун улыбнулась Барни, который терпеливо сидел и ждал ее внизу лестницы. Детектив никак не могла понять, почему собака даже не пытается забраться наверх. Лестницу она ничем не закрывала, и тем не менее ее питомец никогда не пересекал этот невидимый порог.
Хозяйка почесала ему голову и прошла на кухню. Оглянувшись, она увидела, что пес даже не пошевелился. Оказывается, он ждал вовсе не ее. Он ждал, когда откроется входная дверь.
Ким громко рассмеялась. Даже у собаки появился какой-то мистический нюх на появление посетителей.
