Сержант был не настолько наивен, чтобы смотреть на прошлое сквозь розовые очки. Он не верил, что в семидесятые-восьмидесятые годы у семей было меньше проблем. Они просто были другими. В ту эру множество фабрик и производств наносили серьезный ущерб здоровью людей, и последствия этого выявлялись даже сейчас. Средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась больше чем на десять лет, и все это благодаря модернизации производства. И все-таки Брайант всегда вспоминал то ощущение братства, которое витало над толпой рабочих по вечерам, и печалился из-за того, что оно исчезло.
Фабрику закрыли в середине восьмидесятых, а на ее месте построили дома, жители которых уже стали собираться в небольшие группки по обеим сторонам дороги. Они ничего не могли рассмотреть, но это лишь подхлестывало различные спекуляции с их стороны.
Сержант отрицательно покачал головой, когда один из констеблей протянул им бахилы, и двинулся в сторону подъема, ведущего к железнодорожной насыпи как раз на половине пути между станциями Крэдли-Хит и Олд-Хилл.
Продираясь сквозь траву, которая доходила ему до колен, Брайант несколько раз глубоко вздохнул. Хотя Китс и предупредил, что их ждет малоприятная картина, он никогда не мог заранее подготовиться к тому, что ему предстояло увидеть.
За спиной у него раздались проклятья Доусона, который поскользнулся на уже покрытой изморозью растительности. Брайант хотел было протянуть ему руку, но передумал. Эго молодого парня не приняло бы такой помощи.
На самом верху склона временные лампы заливали светом целое море железнодорожных рабочих, полицейских и криминалистов, одетых в светоотражающие куртки. Все они почти не шевелились, и Брайант почувствовал витающие в воздухе ощущения шока и ужаса.
Его коллега, остановившись рядом, стал счищать грязь с колен.
– О боже! – произнес он вдруг, словно окаменев.
Брайант проследил за его взглядом и чуть не поперхнулся.
На рельсах лежало распростертое тело молодого человека. Голова его при этом находилась в двух метрах от колеи.
Китс повернулся и улыбнулся, увидев полицейских.
– Вот наконец-то пара, с которой я могу работать, – сказал он. – Не хотите зафиксировать статус-кво, ребята?
– Нет, – хором ответили детективы.
Патологоанатом в огорчении пожал плечами.
– Да подходите же вы, ради бога! – проворчал он.
Только тут Брайант сообразил, что они оба остановились в трех метрах от обезглавленной фигуры.
– Самоубийство? – спросил Доусон, и этот вопрос был не так глуп, как могло показаться на первый взгляд. Они и раньше присутствовали в местах, где люди погибали под колесами поездов. В большинстве случаев самоубийцы спрыгивали с моста прямо перед идущим локомотивом, не давая машинисту никакого шанса затормозить. А некоторые делали это, когда поезд только отходил от станции, – вместо того чтобы прыгать, они просто сгибались и падали на рельсы.
Лично Брайант считал их эгоистичными ублюдками. Он встречал машинистов с посттравматическим синдромом
[63], депрессией и другими признаками не менее разрушительных психических заболеваний, которые были результатом решения какого-то идиота свести счеты с жизнью.
Отвечая на вопрос Кевина, Китс наклонился и показал на остатки веревки, которые упали между рельсами, вместе с большей частью пальцев жертвы. Чистота срезов на этой веревке немедленно вызвала ассоциацию с топором, который используют в мясных лавках.
– Даже самые упертые из них не могут связать себе обе руки, – заметил патологоанатом.
– А может быть, ему кто-то помог? – уточнил Брайант. Ему приходилось слышать и о более странных случаях помощи при самоубийствах, чем этот.
– То, что ему помогли, совершенно очевидно. Неясно только, просил ли он об этом… Посмотрите на следы между лопатками.
– Его пытались удержать на месте, когда проходил поезд? – предположил Доусон, высказав вслух то, что пришло на ум и его напарнику.
– Нет, – покачал головой Китс, – потому что в этом случае преступник был бы слишком близко от поезда.
Брайант заставил себя посмотреть на обрубок шеи, оставшийся на плечах погибшего. Лужа крови залила щебенку между двумя рельсами в том месте, где ему отрезало голову. Это напомнило сержанту дешевые трюки с гильотиной и корзиной для голов. Только теперь это был не трюк, и голова была сделана не из резины.
Китс указал на еще один кусок садовой веревки, врезавшийся в белое, тестообразное тело.
– Хотели зафиксировать его шею? – произнес Брайант.
– Думаю, это было сделано для того, чтобы быть уверенными, что он смотрит в нужную сторону, – кивнул патологоанатом.
С этими словами он показал на восток.
В этом месте рельсы шли дальше прямо еще метров двадцать после обезглавленного тела, а потом исчезали за крутым поворотом. У машиниста не было никакой возможности остановить поезд.
– У него не было ни одного чертова шанса! – выдохнул Доусон. – Для того чтобы остановиться, поезду, двигающемуся со скоростью в шестьдесят миль в час, надо не меньше двухсот метров.
Брайант невольно содрогнулся. Жертва слышала приближающийся поезд, который шел в ее сторону, ждала, пока он появится, и молилась, чтобы машинист вовремя ее увидел. Все это время мужчина хорошо понимал, что с ним должно произойти.
Полицейский еще раз передернул плечами и посмотрел на своего коллегу, который неожиданно стал белым, как бумага.
Вслед за Кевином Брайант задумчиво посмотрел на мешковатые джинсы с низким поясом и торчащие из-под них ярко-оранжевые трусы. Из-под поношенной синей куртки «Норт Фэйс»
[64] выглядывал кусок яркой материи.
– Кев, ты как? – позвал Брайант напарника.
Доусон проигнорировал его вопрос, и он снова повернулся к патологоанатому.
– Китс, голову уже трогали?
– Нет еще, только собираемся, – ответил криминалист.
– А можно сделать это сейчас? – спросил Кевин, подходя к голове.
– Боже, вы только послушайте, ваш новый партнер произнес это как просьбу! – подколол патологоанатом проходящего мимо Брайанта. – Этот парень – достойное приобретение.
Сержант пропустил мимо ушей намек на своего босса и последовал за Доусоном.
Полицейские уставились на отрезанную голову. Светло-каштановые волосы лежали неестественно, как будто кто-то перевернул бахрому вверх ногами.
Китс подозвал одного из своих ассистентов, и они медленно повернули голову лицом вверх. Глаза убитого были закрыты, а рот слегка приоткрыт. Мирное выражение на лице не соответствовало первобытному ужасу последних секунд жизни жертвы. На коже пепельного цвета виднелись следы мела и масла в тех местах, где голова касалась щебенки.
