Он кивнул и снял каску, под которой скрывались густые черные волосы, обрамлявшие его приятную на вид физиономию.
– Прошу вас, пройдемте внутрь, – предложил он, входя в здание.
Брайант с опаской взглянул наверх, прежде чем ступить под неоновую надпись, которая была ненадежно закреплена между двумя лестницами.
Он прошел за хорошо видной фигурой Найджела через темное помещение, в котором велись работы, маневрируя между горами керамической плитки и дерева.
– Вот сюда, – пригласил Таунсенд, поворачивая налево к мужским туалетам. Стены здесь были покрыты гладкой белой плиткой крупного размера. Четыре писсуара и два унитаза были сдвинуты к стене в углу, а в центре стоял стол.
– Единственное место, где сейчас можно находиться, – объяснил Найджел, пристраиваясь на краю стола и предлагая Брайанту стул.
Когда Доусон уселся на один из толчков, до его коллеги стал доходить весь идиотизм ситуации.
– Когда это все закончится, я буду над этим громко смеяться. Но сейчас мне не до смеха… – вздохнул Таунсенд.
– Мы здесь по поводу Баббы, – начал Брайант.
– Ну, естественно. Только не называйте его так. Его звали Брэндон. А это имя он придумал себе сам, как и практически все остальное.
Брайант не удивился, когда нижняя губа их симпатичного собеседника слегка задрожала.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил из угла Доусон.
– Вы должны знать его историю. Он рос в приемных семьях, – стал рассказывать Найджел. – Даже имя ему дал викарий, на порог дома которого его подбросили младенцем. Брэндон ничего не знал ни о своих родителях, ни о своем происхождении, и поэтому он сам придумал…
– А он однажды говорил мне о своей бабушке, – прервал его Доусон.
– О чьей-то бабушке, офицер, – покачал головой рассказчик, – но точно не его собственной.
– А могу я спросить, как вы узнали о его смерти? – поинтересовался Брайант.
– Звонок. За десять минут до того, как эта информация появилась на новостной ленте круглосуточного канала. Как видите, временные друзья не имеют никакого преимущества.
– Кто вам позвонил? – уточнил Брайант.
– Фрост? – добавил Доусон.
– А это так важно? – спросил Таунсенд. – От этого он ведь не оживет, правда? – Он с трудом сглотнул. – Наверное, вы считаете меня моральным уродом за то, что я здесь всего через день после его смерти…
– Да, в общем-то, нет, – ответил Брайант; он сам боролся с горем, с головой погружаясь в работу. – А вам не приходит в голову, кто мог бы хотеть причинить вред Ба… Брэндону?
– Вы знаете, что он был геем? – печально спросил Таунсенд, покачав головой.
– Разумеется, но…
– Нет, я хочу сказать, что он был крутым геем.
– Простите, но я не понимаю, о чем вы, – совсем запутался Брайант.
– Я знал, что предпочитаю мужчин, с одиннадцати лет, офицер, – тяжело вздохнул Найджел. – Я не собираюсь извиняться за свою ориентацию, но, знаете ли, в душе́ я хочу точно того же, чего хочет вот этот ваш молодой коллега. Я хочу найти свою любовь, жениться, может быть, завести детей и вести нормальный образ жизни. А Брэндон всегда хотел быть просто геем.
– И что это означает? – поинтересовался Брайант.
– То, что он был агрессивно гомосексуален, офицер. Я тоже член местного сообщества, который размахивает флагом
[86], но Брэндон был готов бросить вызов любому, кто не был согласен с нашим образом жизни.
– А вы не готовы? – наклонился вперед Доусон.
– Я просто хочу жить своей жизнью. И не испытывать на себе ненависть и отрицательные эмоции окружающих. А вот Брэндон наслаждался этим. Пользовался любой возможностью их вызвать. Иногда он хватал меня за руку и целовал при всем честном народе только для того, чтобы вызвать отрицательную реакцию присутствующих, а потом стать с ненавистниками лицом к лицу.
– Не могу понять, что в этом плохого, – заметил Кевин из своего угла. – Почему ему нельзя было демонстрировать свои чувства на публике? Он был прав, бросая вызов фанатикам.
– Если б все так думали… – улыбнулся Найджел.
– А о каких-то конкретных его врагах вы знали? – продолжил допытываться Брайант.
– Я вас умоляю! Мы с вами говорим о репортере-гомосексуалисте. Так что сами думайте. – Таунсенд замолчал, наморщив лоб, а потом покачал головой. – Я ведь говорил ему… – Тут он вытер глаза. – Говорил же, что когда-нибудь он нарвется, но Бабба был геем, который жаждал, чтобы на него обращали внимание.
Десятки мыслей закрутились в голове Брайанта, когда в голову ему пришла непрошеная идея. Он оттолкнул стул и встал. Ему надо было выйти и подумать, надо было постараться собрать все эти мысли воедино.
– Благодарю вас за ваше время, мистер Таунсенд, – протянул он руку Найджелу. – Мы очень сожалеем о вашей потере.
Друг Баббы улыбнулся, и из глаз у него, наконец, потекли слезы.
– Благодарю вас, офицер. Это много для меня значит.
Брайант повернулся и пошел к выходу, чувствуя, как его охватывает ужас.
– Неплохой мужик, – сказал Доусон, догоняя его.
Его коллега согласно кивнул.
– Да что с тобой, Брайант? У тебя лицо какого-то странноватого зеленого оттенка, – удивился Кевин.
Его напарник облокотился на машину и глубоко вдохнул.
– А ты попробуй сложить два и два и добавь сюда еще Айшу Гупту для ровного счета, – сказал он, глядя, как Доусон в недоумении трясет головой. – Посмотри на жертв. Сдается мне, что у нас намечается серия преступлений на почве расовой ненависти.
Глава 55
Стейси откинулась на спинку стула и с удовольствием посмотрела на свою работу. Аарон Холт был рассерженным молодым человеком. Ему исполнилось восемнадцать, и он не мог найти себе работу, потому что все места были заняты иностранцами.
Холт был готов поддержать любую агрессивную праворадикальную группу людей, говорящих о превосходстве белой расы, и уже начал размещать в Сети свои комментарии и высказывать собственные взгляды по этому поводу.
Вуд чуть не стошнило, когда всего за час Аарон получил семьдесят запросов на добавление в друзья. Вся беда состояла в том, что ни один пост, распространяющий мир и любовь, никогда даже близко не приблизился бы к этой цифре.
Констебль добавила на страницу Холта несколько фотографий хорошеньких девчонок, пару игр и кое-что о музыкальных предпочтениях. Аарон становился похожим на реального человека. Который ей совсем не нравился.
