И вот она стояла, как лев в клетке, и наблюдала за тем, как люди, более значимые, чем она сама, входили и выходили через широкие стеклянные двери; кивала им, когда они проходили мимо, направляясь к красиво одетой женщине, обладавшей привилегией брать у них удостоверения личности, нажимать на кнопки компьютера и пропускать их дальше.
Так Ванда стояла одна-одинешенька, в некоем вакууме между свободой и богатством, на страже тайн внушительного здания, не имея ни малейшего представления о том, что это за тайны.
Шло время, а она думала лишь о том, что настоящая жизнь кипит снаружи. Все происходит там, а она стоит здесь. День за днем она глядела сквозь стеклянные двери – на Савой-Плейс-стрит, на стену, опоясывающую парк Виктория-Эмбанкмент-гарденс.
«Там, за этой стеной, живет сказка», – думала Ванда. И смех людей, которые сидели в полосатых шезлонгах и наслаждались солнцем или ели мороженое, никогда не испытывая нужды, тихо мучил ее, но никому не было до этого дела.
Так у нее родилось новое самовосприятие. Она стала женщиной, которая просто смотрит на стену.
В часы ежедневной рутинной службы Ванду посещали тени из прошлого; они приходили и окутывали ее. Ибо она знала, что все судьбоносные случайности и встречи, имевшие место еще до ее прихода в мир, несомненно, заключали в себе гораздо более значительные обещания, чем создание существа, исполняющего совершенно не почетные обязанности охранника на Стрэнде. Как говорил с гордостью ее отец-растаман, в Ванде смешалась в равных пропорциях доминиканская кровь индейцев араваки, а также нигерийская и христианская, разбавленная щепотками растаманского пороха. Правда, мать Ванды всегда смеялась над словами супруга, просила забыть всю эту ерунду и никогда не терять голову, тогда все будет хорошо.
Не терять голову! Вот что оказалось самым сложным в ее тоскливом, апатичном существовании. Неужели и впрямь все хитросплетения судьбы должны были в конечном итоге привести ее к этой неприглядной серой униформе, к фуражке, под которую убраны роскошные волосы?
И все же, несмотря на безнадежность ситуации и неблагоприятные перспективы, Ванда выпрямляла спину и, пока посетители парка и офиса, устроившиеся в жизни лучше, текли мимо, пыталась отыскать частичку себя, которая отвлекла бы ее от этой стены.
Судьбе было угодно, чтобы Ширли, девушка, с которой Ванду разделяли всего две коридорные двери, и единственная ее подруга, пригласила ее на мероприятие под названием «Натурабсорбция. Знакомство».
Ширли была приверженкой оккультизма и очень щедро делилась своими мыслями и ожиданиями от жизни. Она слушала божественную вдохновляющую музыку, посещала занятия по полинезийскому гаданию, раскладывала пасьянс или карты таро, прежде чем принять важное решение. По ее признанию, все эти разнообразные подсказки, с которыми она сталкивалась в жизни, давали ей понимание происходящего. Ванда ничего не понимала в этом, но никто не был способен развеселить ее так, как Ширли.
И вот теперь та собиралась представить Ванду Ату Абаншамашу, судя по информации из Интернета, прекрасному солнечному духу, явившемуся из сказочной Скандинавии в Лондон с новой доктриной, которая, отметая все несущественное, способствует полному прояснению всех событийных и энергетических жизненных взаимосвязей.
Ширли прыгала до потолка, к тому же стоимость входа на мероприятие оказалась не заоблачной, и если Ванда захочет тоже пойти, Ширли готова была заплатить и за нее.
Все-таки здорово сходить куда-нибудь вместе.
* * *
Ату Абаншамаш Думузи не был похож на гуру, которых Ванда видела по телевизору и в многочисленных брошюрах Ширли. Он не сидел в позе лотоса или на ажурном троне, окутанный благоговейным почтением, он не поучал. Не развратник, но явно и не аскет, Ату Абаншамаш был нормальным мужчиной из плоти и крови, который с улыбкой и блеском в глазах рассказывал им о том, каким образом учение о натурабсорбции способно обновить человека настолько, что «вы наконец ощутите, как каждая клеточка вашего тела внезапно оказывается способна противостоять атакам любого рода, и ваше тело во всей целостности сливается со вселенной, которая поглощает его».
Вселенная и энергия солнца – в этих словах заключалась мантра Ату Абаншамаша. И вот, в светлой непритязательной квартире на Бейсуотер, где располагался лондонский филиал Академии натурабсорбции, он обходил сидящих на полу людей и осматривал их проницательным оком. В горле у них начинало пылать, плечи опускались, когда в такт его словам они глубоко вдыхали в свои недра благополучие.
– Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш, – протяжно пропел он глубоким голосом и попросил всех повторять за ним.
Просидев так в течение некоторого времени, с закрытыми глазами вторя нехитрой мантре, Ванда осознала, что утратила пространственную ориентацию и совсем не желает возвращаться в реальность.
– А теперь откройте глаза и посмотрите на меня, – неожиданно попросил Ату аудиторию. – Абаншамаш, Абаншамаш, – зашептал он вновь и вытянул руки вперед, так что легкие рукава его желтого халата затрепетали подобно крыльям ангела. – Я вижу вас, – шептал он. – Я вижу вас впервые, и вы прекрасны. Ваши души реагируют на меня. Вы готовы… Вы прекрасны, как само солнце, – повторял он каждому мужчине и каждой женщине, проходя между присутствующими.
Приблизившись к Ванде, он на мгновение остановился и замолчал, крайне внимательно заглянув в ее глаза.
– Ты прекрасна, как само солнце. Ты прекрасна, как само солнце, – на этот раз он повторил фразу дважды. – Но не слушай никого! Даже меня не слушай! Слушай лишь собственный Атман, свою собственную душу, и покорись.
Словно усиленные действием галлюциногенных веществ, эти слова укоренились в Ванде как долгожданное признание ее несомненных достоинств и просветление. Она инстинктивно распахнула глаза; кожа ее полыхала, руки тряслись, охваченные судорогой, словно в момент оргазма.
Наклонив голову, Ату погладил ее по щеке. Спустя десять минут он вернулся и протянул ладони, остановив их в паре сантиметров от ее лба.
– Успокойся, цветок мой, ты впервые испытала экстаз от приближения к чистоте абсолюта и прошла через перерождение. Теперь ты готова, – завершил он.
Затем Ванда потеряла сознание.
Глава 6
Среда, 30 апреля 2014 года
Остановившись на секунду, они оглядели страшный дом, обмазанный белой штукатуркой. По всей видимости, это было самое убогое строение на центральной улице Йернбанегэде в Окиркебю.
Как и во многих провинциальных датских городках, подобные улицы являлись хорошей иллюстрацией роста благосостояния рабочего класса столетней давности, когда работяги смогли позволить себе иметь собственный кирпичный дом с небольшим участком вокруг. В прошлом такая улица обеспечивала куском хлеба каменщиков и плотников, однако теперь было очевидно, что они уже давным-давно не наведываются сюда. В городе, который летом называли «цветочным», а зимой – «сказочно-рождественским», не существовало ни цветочного рая, ни рождественской атмосферы – по крайней мере, уж точно не на обшарпанной улице Йернбанегэде.
