Девушка не сказала ни слова. Но по глазам увидел бородатый возница, что задумалась крепко. Славко занимался лошадьми, поболтал с кучером другой подводы, а Ядзя все сидела, непривычно молчаливая, положив подбородок на руки, да смотрела, как подмигивает тысячью алых глаз догорающий костер.
«Вон какая пасмурная, — ядовито прошептал кто-то в голове у Славко, — знать, о господинчике своем кручинится. О том, что дорогие ленты дарил, а потом в Черну к душегубцу выслал. Такая красавица за простого не пойдет. Ей не ниже палочника мужа надобно, чтоб у князя на службе, домик с палисадом, платок вышитый красный в базарный день…»
Славко отмахнулся от злого голоса, опустил голову, разглядывая свои руки. Теперь бронзовые от загара, растрескавшиеся как сосновая кора. Разве таким рукам расплетать девушкам шелковые косы. В таких пальцах и вожжи тоньше кажутся.
Славко поправил упряжь, похлопал по крепкой шее пегую лошадку. Путешественники торопливо занимали места на возах. Ядзя, все такая же задумчивая, как давече, не села с ним на козлах, и ворона-молитвенница тотчас завела с ней беседу о земном и Землицыном. Ядзя рассеянно кивала. Славко вконец расстроился. Задумался, не сказать ли и вправду Ядзе то, о чем так старался он не вспоминать долгих три года.
Но тут дорога нырнула ручейком в лесную чащу, и навстречу обозу словно из-под земли вырос статный молодчик в чернских гербах — волки по плечам и на груди — и жестом приказал кучеру остановиться. Парень не был похож на разбойника, но, наученный долгой службой, Славко перехватил вожжи и достал из-за пояса топорик. Чтоб знал встречный, что хоть и не маги, а седоков своих защитить сумеем. Заметив это, ворожея на возу выставила вперед палку, на которой тотчас засветилась россыпь мелких белых огоньков, скоро роившихся на самой вершине посоха, — колдунья готовилась ударить двойным оборонительным.
— Постойте, люди добрые, — громко проговорил остановивший подводу и поднял над головой, так, чтобы и на втором возу не хватались за оружие, пожелтевший от частого использования свиток, запечатанный Чернским волком. — По велению князя моего, Владислава из Черны, следую в город его, и ежели вы — подданные господина моего, то повелеваю вам от его имени, ежели нет — прошу, как гостей земли Чернской, оказать содействие посланнику князя, ибо дело мое важности великой.
Торопливо выпалив заученное послание, парень опустил грамоту, подбежал к Славко и, бросив лишь мимолетный взгляд на его иссеченные шрамами руки, потянул за рукав с козел. Отвел в сторонку и доверительно прошептал:
— Пособи, друг, отвези в Черну да гони лошадку поскорей. Башенного сторожа прошлой ночью проклятьем убило. Сам знаешь, по рукам твоим вижу, что знаешь, зачем я тороплюсь. Не за себя прошу, и даже не за князя, за людей чернских. Второй сторож башни — старик семидесяти годов, третий — манус, пока око держал, вовсе обессилел. Старик хоть и книжник, а случись снова, долго ли он удержит?
Славко оглянулся на своих седоков. Все настороженно смотрели на странного Князева посланца, но скорее с любопытством, чем со страхом. Только Ядзя отвела взгляд, словно и не интересно ей было.
Возница кивнул парню, мол, ищи себе место. Служитель башни собрался было уже вскочить на козлы рядом с кучером, но тут Ядзя подняла на него серый лукавый взгляд и бросила:
— Садись, мил человек, на мое место. Отдохни. А я и на козлах устроюсь. — И, махнув синим подолом сарафана да русой косой, угнездилась рядом со Славко, смиренно сложила ручки на коленях. Ведьма-палочница, казалось, нашедшая в девушке благодарную слушательницу, обиженно нахмурилась, но Ядзя сидела кротко и смирно, как девочка, которую нарядили в праздничный день к Землицыну причастию. Как ни старался возница поймать ее взгляд, смотрела перед собой между ушами прытко бегущей лошадки. Но едва дорога пошла по камням и колеса загрохотали, заглушая людские голоса, Ядзя придвинулась к нему, тотчас растеряв свое молчаливое смирение.
— Ведь это он, Славко, — заговорила она, — это один из тех, что были у башни. Что того человека на цепях тащили. И ты позволил ему на воз сесть. А еще он тебе сказал, что ты знаешь, зачем он торопится.
«Вот ведь девка, — подумал Славко, крепче сжимая вожжи, — болтлива как сорока, а все услышит».
— Я видела, как ты у костра колдовать хотел, — продолжала Ядзя, не сводя с него испытующего взгляда. — Ты ведь раньше был магом. Манусом. Я по рукам твоим догадалась. У бяломястовского князя в услужении манусы есть, я видела, как они руками такие же знаки делали.
И умна, подумал Славко. Там травинка, там другая, лихо корзинку сплела. Не зря ему глаза эти серые приглянулись. Этакой не расскажи правду, так сама найдет.
— Ты ведь не всегда мертвяком был? — спросила Ядзя, положила теплую ладонь на плотную сеть шрамов на руке возницы. Славко кивнул с обреченной улыбкой, словно нож ей в руку вкладывал.
— Неужто манусом? — Глаза девушки распахнулись от любопытства и сострадания.
Славко снова кивнул, уже не надеясь, что она оставит свои расспросы.
— Это оно тебя, око радужное? Как? И не убило? — засыпала вопросами Ядзя.
— Убило, — тихо отозвался Славко, крепче сжимая вожжи и пристально глядя в песчаную ленту дороги.
Ядзя прижала руку ко рту, словно стараясь вернуть свои бабьи речи и надеясь, что еще можно оставить невысказанным то, что еще минуту назад она желала слушать. Но было поздно. Наболевшее, застарелое, мучительно скрываемое уже не держалось в широкой груди возницы, словно по собственной воле облекалось в слова.
— Да знаешь ли ты, Ядзенка, как это — быть истиннорожденным манусом? — прорычал он глухо. — Где тебе, девочка, знать. Ты за всю жизнь искры земной в руках не чувствовала. А я помню, как это. До сих пор помню. Иногда перед грозой по хребту под кожей холод гуляет, словно сила вернулась, расходится, в руки просится. А пальцы — как мертвые. Словно душу из меня выпило око. А ведь когда манусом был — ничего не боялся, и топи не боялся. Думал, сильнее сильного, умнее умного. Дом у меня был, не богатый, но и не лачуга рыбацкая. Жена была, красавица голубка, вроде тебя. А как начала вокруг Черны топь просыпаться, стал князь Влад оборону собирать. Плотников, каменщиков со всех окрестных княжеств скупать, башни охранные строить. А потом стал в башни магов нанимать, кто посильнее… Это сейчас он увечных да убогих топи скармливает, а тогда не так боялись — здоровые, сильные в услуженье шли.
Славко бросил взгляд на руки.
— Вот моя голубка и надоумила меня охранником в башню пойти. Как же, охрана. Платил Владислав щедро. А работа невелика. Вот я и согласился, дурья голова. Другие сторожа сказывали, что за год, за два разживались таким барышом, что лет пять на печи сидеть можно, по дружинам, по наймам не таскаться, при жене быть, девок дворовых щипать. А всего работы — ждать, когда топь объявится, глаз свой семицветный откроет, да и ударить в него силовым, пока не лопнет. Красавица моя все упрашивала — пойти на службу в башню. Деньги большие, хозяйством обзаведемся, а топь, она, может, и вовсе не выйдет. Люди говорят, ока в одном месте дважды еще ни разу не видали. Послушался бабы, пошел. За легкой деньгой…
