— Ядзя, света дай!
Ядвига, натыкаясь в темноте на лавки и роняя подушки, принялась искать на столике свечу, потом, видно, плюнула, замахала руками над жаровенкой в изножье кровати, угли подсветили ее лицо кровавым, бросив тени за крылья носа и под губой.
— У вас в изголовье лампадка стоит. Дайте разожгу от уголька, — сказала тихим шепотом демоница Ядзя. Элька вскрикнула, замахала на нее руками, заплакала:
— Прочь, прочь поди! Страшная! Уйди, Цветноглазая! Землица-заступница, спаси и помилуй дочь твою. К тебе, заступнице, припадаю спасения единого душе и телу ради…
Эльжбета то целовала щепоть, то тыкала ею отчаянно в перепуганную Ядзю. Та метнулась к скамеечке в изголовье княгининой кровати, схватила лампадку, уворачиваясь от изгоняющей радужных демонов щепоти. Крошечный язычок пламени вырос над промасленным фитилем, Ядзя сощипнула нагар, замахала обожженными пальчиками, сунула их в рот, жалостливо всхлипнув.
— Куда хватаешь, дура! Горячо. Волдырей наделаешь, будут волосы цеплять, как станешь меня расчесывать, — зашипела на нее Эльжбета, успокаиваясь и браня себя, как приняла она болтливую девку за радужную тварь.
При свете все страхи показались глупыми. Досадуя на себя, Эльжбета села на постели, но тотчас приступ дурноты скрутил ее. Ядвига едва успела подставить корытце, чтоб не пришлось менять госпоже постель.
— Я вынесу, мигом, — затараторила Ядзя встревоженным шепотом. — Матушку Агату разбудить, чтоб одной не…
— Иди, не трать время на болтовню, вот и обернешься скорей. Не сбегу я — куда такая денусь. Немощная, хуже братца Кубуся!
Как Эльжбета того и добивалась, при упоминании о Якубе Ядвига болезненно сморщилась, словно напомнил о себе больной зуб, и выбежала с корытцем за дверь.
Эльжбета осталась одна. Крутило внутри, под сердцем, вязало в петли, заставляя часто дышать, прижав руку к горлу. Может, давал знать о себе растущий в чреве наследник Черны, а может — защищавшее его заклятье, через которое даже нянькина отрава да собственное Элькино колдовство не сумели пробиться. Эльжбета осторожно встала, пошатываясь, добралась до окна, но побоялась открывать ставень, приникла к щелочке между расписными досками, вдыхая холодный, свежий ночной воздух.
Дверь скрипнула. Эльжбета вздрогнула, обернулась, собираясь отругать Ядвигу за то, что входит, как воровка, не постучав, но так и не произнесла и звука.
Нянька прижала палец к губам и, припадая на больную ногу, проковыляла к Эльжбете, обняла, шмыгая носом.
— Голубка моя, жива, красавица ненаглядная, — прохрипела она севшим от волнения голосом. — Думала, убила я тебя.
— Жаль, не убила, — оттолкнула няньку Эльжбета, но тотчас упала вновь в душные объятья старухи, заплакала, причитая: — И ты меня бросила. Все от меня бегут, как от проклятой или больной. А стерегут, словно я преступница! Одна я здесь, совсем одна осталась. Спать страшно. Вдруг узнает Владислав, что я сделала, да удавит меня во сне — ни запертая дверь, ни дура Ядзя, ни матушка ему не помешают.
— Надо спать, голубка, Эленька, во сне сила возвращается, разум и тело излечиваются, — пробасила нянька, усаживая молодую княгиню на постель. Взяла с лавочки гребень, принялась водить по золотым, перепутавшимся за тревожную ночь волосам. Эльжбета прикрыла глаза, из-под ресниц побежали струйками слезы. Сверкнули в свете лампадки драгоценными алмазами. Нянька поймала бриллианты на палец, погладила покрасневшую щечку своей «голубки». — Я тебе травку дам для крепкого сна. Даже если и сам придет — не добудится.
— Не придет, — еще пуще разревелась Элька, оттолкнула руку с гребнем. — Никому я не нужна! С тех пор как заболела, ни разу Владислав не пришел. Словно и плевать ему, жива я или нет. Один наследник его волнует, и наследник этот заговорен так, что, если и умру, мертвая доношу и рожу, верно.
— Страсти какие ты говоришь, — отмахнулась нянька, — разве ж возможно такое колдовство на земле.
— На благой земле — да под проклятым небом, — бросила старухе Эльжбета. — Обе мы знаем: не только земные силы людям помогают. Бывает, и небесные твари в наем идут. Подвела меня под мужний гнев словница Ханна, что с небовыми демонами уговаривалась, да так и не сговорилась. А может, и сама радуга муженька моего не берет — страшится, потому как не человек он. Под силу ли человеку столько зла вершить без наказания?! А что твоя ведьма?
Фитилек лампадки затрещал — то ли пылинка сгорела, то ли масло щелкнуло. Огонек сжался, сделался из желтого небесно-синим. Нянька затрясла щепотью во тьму, сгустившуюся по углам.
— Не поминай к ночи. Страшная она, — зашептала опасливо старуха.
— Да хоть бы и сама Безносая, только никто не мог тебя от боли избавить, ни лекари, ни маги — а она избавила. Может, меня избавит… от моей боли. — Эльжбета с ненавистью посмотрела на свой чуть округлый живот.
— Получила я от нее весточку сегодня днем, — совсем тихо зашептала нянька. — Скоро будет она в Черну. Но чтобы помочь тебе, надо ей в княжеский терем вхожей быть. К тебе ближе.
— Стерегут меня, нянечка, как беглую, клейменую. То матушка, то Ядвига, то девки эти здешние, глаза — как ложки оловянные от страха. Не ровен час, случится что с драгоценным наследником — понесут их головы связкой за косы к Страстной стене. Я шагу одна ступить не могу без помощи — крепко ударила по мне моя же отповедь. Едва хожу…
— Вот то нам и на руку, Эленька, — улыбнулась нянька, оглянулась опасливо, словно кто мог их подслушать, заговорила совсем тихо: — Скажи матушке, что боишься, как бы здоровье твое не подвело, не навредило наследнику. На боли жалуйся, на слабые ноги, тяжелую голову. Пусть перепугается. Начнет подступать к Владиславу, что надо к тебе ворожей и лекарей пригласить. Чернец гордый, сам сперва тебя посмотрит — через собственное заклятье дитя не увидит: не только от чужого зла, но и от собственных глаз он сына загородил колдовской своей силой. А чтобы уговора нашего он в мыслях у тебя не вычитал, ты травку мою, что для сна дам, перед приходом мужним выпей. Станет тебя в сон клонить — пусть читает в мыслях, заплутает в тумане, не отыщет ни словца, ни ниточки. Поймет Владислав, что нечего ему в бабье лезть — пусть матушка и попросит к тебе нанять лекарку или повитуху. Много ли пожелает к душегубу Чернскому в услужение на полгода идти. А там моя знакомица сама справится.
Эльжбета закусила губу, задумалась.
— А если не справится? Если приставит ко мне Владислав одну из своих тюремщиц?
— Сама ты вспомнила, что никто с моей ногой не помог, а эта — помогла. На мужа твоего у нее такой зуб, и в зубе том столько яда — что впору молиться Землице за того, кто между ней и местью ее встанет.
— Иду я, матушка, — послышался из-за двери голос Ядзи. — Не слышу, что говоришь. Сейчас.
Нянька сунула в руку Эльжбете мешочек с травами, кинулась к двери, но не успела, столкнулась нос к носу с бледной, заплаканной Ядвигой. Та вскрикнула, захлопала ресницами, не зная, что делать. Не велела княгиня Агата старуху к Эльжбете пускать, да только та уж пролезла — и, как ни крути, гони, не гони, — а виноватой все равно Ядзя выходит: вспомнила Кубуся, разревелась, оставила хозяйку одну.
