Прислоняюсь к перилам. Дверь в кабинет закрыта. Он ходит по комнате, что-то двигает.
Даже не знаю, что теперь произойдет, не знаю, люблю ли его или ненавижу, не знаю, пришел он извиниться или убить меня, не знаю, боюсь я его или – об этом я раньше как-то не подумала – он боится меня. Я забыла, что он лжец и убийца. Единственное, что имеет значение в этот миг: я вот-вот увижу его лицо.
По щекам текут слезы. Чувствую их солоноватый вкус на губах.
Толкаю дверь. Она цепляется за ковер, мне приходится приложить усилия. Такое чувство, будто я совсем перестала дышать.
– Привет, Зак! – говорю я.
Тишина. Раздается слабый скрип, затем шорох ткани. Возле письменного стола кто-то стоит. Джинсы, ботинки, туника, длинные волосы.
Волна, нараставшая внутри меня, поднимается и тут же отступает.
Прислоняюсь к двери. Где-то на Тринити-роуд раздался рев мотоцикла.
– Вы, – говорю я.
Она оборачивается:
– Ой! Прошу прощения. Дверь была открыта.
Ноги подкашиваются, словно бумажные. Может, я умерла и стала призраком?
– Простите! Представляю, что вы подумали…
– Что вы здесь делаете?
– Я ищу Онни. Дверь была открыта и… Я вошла. Простите! Зря я…
Виктория собирается уходить, вешает сумку на плечо, отводит назад светлые волосы, закрепляет их в конский хвост.
– Онни? – Мой сдавленный голос на себя не похож.
– Ищу ее повсюду.
Пристально на нее смотрю, однако Виктория избегает моего взгляда.
– Извините за фотографии, – говорит она. – У вас остались негативы?
– Что?
Опускаю взгляд. Пол устлан кусочками бумаги – рука, море. Мои фотографии. В комнате разгром. Книги сброшены с полок. Картонный ящик, стоявший под столом, разорван в клочья. Я опоздала. Он был здесь, но уже ушел. Сползаю на пол. Думаю о ярости Зака, как он сдерживал ее в течение целого года, лелеял, растил. Представляю, как он ужасен в гневе, когда теряет контроль над собой, хотя гораздо страшнее, когда он спокоен.
Дверь открыта, я толкаю ее рукой, прислоняюсь к ней спиной.
– Звоните в полицию, – говорю я. – Мой мобильник остался внизу, в сумке. Вы можете позвонить со своего?
Виктория делает шаг мне навстречу. Протягивает руки.
– Погодите минутку! Давайте все спокойно обсудим. Порой моя дочь не ведает, что творит. Полиция – это уже слишком, подумайте о моем, точнее, о нашем общественном статусе! – Она садится за стол, снимает с плеча сумку, достает длинную чековую книжку в кожаной обложке. – Понимаю, она устроила тут ужасный беспорядок и причинила вам кучу неудобств. Позвольте мне оплатить ущерб! Тут повреждения незначительные, а вот внизу перебита вся посуда, и стекло на задней двери придется менять. На всякий случай пусть будет тысяча фунтов, столько вас устроит?
Смотрю на нее в изумлении. Левой рукой Виктория суетливо приглаживает волосы, выискивая выбившиеся прядки. На щеке подергивается мышца.
– Думаете, это устроила Онни? – спрашиваю я. – Зачем ей это?
Она вздыхает, снова в отчаянии вскидывает руки. Она притворяется. Изображает искренность и открытость, вот только за ними чувствуется паника.
– Очень на нее похоже.
– Вряд ли это сделала Онни, – осторожно говорю я. – Внизу я нашла вещи и картину. Тот, кто их принес, специально оставил их там для меня. И он…
– Нет-нет-нет! – Виктория встает. – Это я их принесла. Я знаю, что это вещи вашего покойного мужа… Я очень перед вами виновата!
Поднимаюсь с пола.
– У вас были вещи Зака? И картина? Это вы их принесли?
– Да. Нет. Не совсем. Послушайте, – говорит она и изящно берет меня под руку. – Я здорово напортачила. Всю неделю была в отъезде. Вернулась вчера домой, а там никого. Когда я наконец дозвонилась до Алана, он сказал, что Онни в Лондоне у подруги, чья тетя руководит домом моды.
– «Шелби Пинк».
Она смотрит на меня, потом отводит взгляд:
– Ну, это все неправда. Хотя на звонки Онни не отвечает, она всю неделю просидела дома. Я обыскала ее комнату, разбив на квадраты, и нашла все это… Наверное, вы не понимаете, откуда у Онни вещи вашего покойного мужа. – Она выдавливает из себя страдальческую улыбку, на щеках проступают красные пятна. – Не подумайте ничего такого! Вещи у нас с тех пор, как он занимался с Онни репетиторством. Думаю, она промокла под дождем, и он дал ей сухую одежду. А картину – для вдохновения. Вот и все! Пойду искать дочь дальше, пока она не наделала глупостей.
Виктория направляется к двери. Нельзя ее отпускать.
– Я знаю про Онни и Зака, – неожиданно для себя говорю я. – Можете не притворяться.
– Вы знаете? – Она смотрит на меня с ужасом. Ей плохо удается контролировать свою мимику. – Что именно вам известно?
– У них был роман.
– Роман? Я не стала бы называть это «романом». Скорее приключение на одну ночь.
– Думаю, все было гораздо серьезнее.
– Вряд ли. – Она качает головой, легкими жестами смахивает со щек несуществующие пылинки. – Мне жаль, что вы об этом узнали. Когда вы приезжали в Галлз, то еще не были в курсе. Она вам сама сказала?
– Да.
– На нее похоже! Вечно стремится все разрушить. Уверена, вы с покойным мужем очень любили друг друга, и он ни в чем не виноват.
– Почему вы постоянно его так называете? Ведь вы его хорошо знали. Мы же говорим о Заке!
Виктория смотрит на меня, потом в окно.
– Моя дочь… – Она снова бросает взгляд на меня. – Пусть будет пять тысяч фунтов. Ведь этого хватит, чтобы хоть как-то компенсировать вам боль и ущерб, который причинила моя семья?
Я потрясена:
– Пытаетесь откупиться?
– Не стоит разбрасываться такими словами. – Она плотно сжимает губы. – Прошу, поймите! Мой муж вот-вот возглавит партию консерваторов. Для нас наступило непростое время.
Встаю, распахиваю дверь.
– Вы ничего мне не должны!
Спускаюсь по лестнице перед ней. Хочу, чтобы она поскорее ушла. Если сумку, одежду и картину взяла Онни, то Зак здесь ни при чем. Однако вряд ли она нарисовала бы фигуру на картине в студии, устроила там разгром или оставила для меня послания в доме. И фарфоровые домики из «Буков» вряд ли забрала она. На парковке возле студии тоже была не она. И Сэма едва не убила не Онни. Зак все еще где-то рядом – агрессивный, неуправляемый, неуловимый. Вчера ночью я переспала с другим мужчиной. У меня есть все основания бояться.
В холле я останавливаюсь. Дверь в кухню открыта. Сквозь ножки стула и осколки посуды я вижу опрокинутую корзинку Говарда. Виктория идет за мной по пятам.
