– А что – вид? Нормальный вид, бывало и хуже.
– Погулял вчера?
– Знаешь, Коля, не твоё дело. Иди, через козла попрыгай, на турнике повиси.
– Ну-ну… – хмыкает физрук, не обидевшись. И уходит.
Лишь бы не нарваться на директора или завуча, неудобно всё-таки.
Он вошёл в комнату преподавателей. У стола химички стояла девушка, склоняясь над раскрытым журналом. Сосновцев чуть замешкался в дверях. Она подняла лицо, и Андрей застыл, словно поражённый молнией. Окружающее пространство вмиг стало безвоздушным – он задохнулся! То же лицо, глаза, губы – в любую минуту, кажется, готовые сложиться в улыбку… Фигура, даже волосы такие же, и прическа похожа… Наваждение! Морок! Как такое может быть?!
– Натали! – не смог сдержаться, – Наташа!..
– Почему – Наташа? – Удивление в любимых глазах, губы таки сложились в улыбку. – Надя. Надежда Рукавишникова, преподаватель школы искусств. Студия театрального мастерства…
Ну конечно, театральная студия! Иначе и быть не могло. Ведь Наташа мечтала играть на сцене…
– Хочу пригласить ваших студентов в драмкружок, – продолжала Надя. – Как думаете, пойдут?
– Думаю – пойдут, – откликнулся Андрей пересохшим горлом. – Я бы точно пошёл. Вот куда поведёте, туда и пойду.
– Ух ты! – рассмеялась преподаватель театральной студии. – Многообещающее начало. А вы, извините, кто? Я человек новый, не всех ещё знаю в лицо…
Ты забыла?! – чуть не выкрикнул Сосновцев. Ты забыла берег Клязьмы, легкокрылую яхту «Иоланта»? И то, как ты стояла на пирсе и смотрела на меня… Сколько было всего в этом взгляде! И тепла, и тревоги, и пожелания удачи. Вместо крика Андрей едва выдавил из себя:
– Я учитель черчения. Первый и второй курс. Вот.
Ему вдруг стало нестерпимо стыдно за свой внешний вид: несвежую рубашку, помятое лицо, позавчерашнюю щетину на подбородке. То, что видели студенты, а ему вроде было наплевать, неожиданно превратилось в позорное, нестерпимое зрелище. Как он мог докатиться до такого? Когда утратил чувство собственного достоинства и понятие о чести, привитые за год жизни рядом с Селивёрстовым и Постышевым? Для осознания глубины падения нужно было появиться Наташе. То есть, Надежде…
– Как мило, мужчина-педагог! – рассмеялась тем временем девушка. – Мне показалось, здесь работают одни женщины. А вас как зовут?
«Как мило, офицер и педагог». Кажется, всё это было вчера.
– Сосновцев. Андрей Сосновцев. Наверно, стать актрисой в наше время непросто?
– Да, но где сейчас легко? Я мечтала играть на сцене с детства. Отец видел во мне юриста, пробовал отговорить от актёрской стези, да потом оставил. Понял, что бесполезно. А я, между прочим, окончила Высшее театральное училище имени Щепкина. Думаете, просто было? Правда, на большой сцене пока для меня места не нашлось. Но я не теряю надежды…
– Если вы чувствуете в этом своё призвание, у вас наверняка всё получится! – не удержался Андрей. Кровь прилила к щекам. – Уверен, время подтвердит правоту и моих слов, и вашего выбора.
– Спасибо на добром слове, Андрей. А вам нравится преподавать? – спросила чуть лукаво. Это что – намёк? Неужели она далёкий потомок Руслановых, и фамильные предания сохранили до наших дней истории о боевой молодости какой-нибудь прапрабабушки, которую спасал бравый рисовальщик?… Чушь! Чушь и блажь, бред! Ему это только показалось, что с ним кокетничают. Ну, действительно, зачем ей такой знакомец, с небритой рожей и перегаром на полверсты?
– На… Надежда, давайте встретимся сегодня вечером? – решился Сосновцев. – Где-нибудь в кафе, на ваш выбор… Посидим, попьём кофе…
– Но… я вас совсем не знаю…
– Вот и познакомимся. Право слово, в моём приглашении нет ничего фривольного.
– А можно было и добавить капельку… фривольного, – рассмеялась Надя. – Хорошо, в шесть вечера у кафе «Платан». Знаете, где это?
– Найду. И буду ждать.
Дальше всё закрутилось. Сосновцев отыскал старосту группы, с которой предстояло провести занятие, и перенёс время. Директору позвонил по мобильному телефону, чтоб не встречаться лично, отговорился. Нёс какую-то околесицу, но выбил разрешение пропустить день. Видно, было в его тоне что-то такое, отчего директор сказал: «Хорошо. Гуляй сегодня. Но учти, это в последний раз». Сосновцев согласился – действительно в последний. Теперь у него начнётся новая жизнь!
Прибежал домой. Залез в ванну – откисать. Смывать с себя грязь многодневной затяжной пьянки, сомнения свои и терзания. Казалось, хотел отмыть и обновить саму память. И в какой-то степени это удалось. А может, виной тому было настроение, тонус, который сохранился после встречи с Надеждой.
Потом отпивался крепким чаем, трезвел, приходил в себя. И, наконец, гладко выбрился, протёр щёки хорошим одеколоном (уже забыл, когда пользовался им в последний раз!). Хватился, нет денег. До получки пять дней, занять не у кого. Не у соседки же просить, только расплатился за доброе отношение, квартплату и коммунальные услуги. Тут его взгляд упал на кольт.
Зачем он ему теперь? Дорогу в овраг можно забыть. Ни к чему палить из револьвера, возврата к прошлому это не даёт. Да и незачем возвращаться – Андрей смотрел вперёд, в будущее, которое могло стать счастливым и наполненным новым содержанием! А деньги за пушку Степан предлагал хорошие. Вот и решение проблемы.
Палец сам набрал номер на телефоне. Да, бубнил в трубку оружейник, привози прямо сейчас. Расплачусь сполна. Андрей загнал недостающие патроны в барабан и обнаружил, что это были последние. Вот и хорошо, больше в его доме не будет ни оружия, ни боеприпасов. До шести ещё оставалось время, он накинул куртку и вышел из квартиры.
Спустился по лестнице со щербатыми ступенями. Прошёл мимо стен с подновлёнными надписями «Светка дура» и «Витя Цой форева», не замечая привычных запахов, не обращая внимания на знакомые с детства звуки – шум телевизора у соседей напротив, традиционный утренний скандал этажом выше. Окурки на лестничной площадке, где живёт подросток Гоша. К нему так и приходят друзья, а на улице стоять не в кайф. Где ж ещё поговорить мальчишкам? Хорошо хоть пивных банок не набросали…
Хлопнула сзади дверь подъезда – Андрей шёл навстречу новой своей жизни.
Степан жил в угловом доме, до которого оставалось всего ничего, когда из-за поворота, с визгом тормозов и надрывным рёвом двигателя, выскочил тёмный автомобиль. Сосновцев даже не успел рассмотреть марку – машина дважды вильнула, сбрасывая скорость, и врезалась в фонарный столб. Звон битого стекла, скрежет сминаемого металла и дребезжание катящегося колпака слились в единый характерный звук.
Андрей машинально отпрянул к стене, хотя до аварии было никак ни меньше двух десятков метров. Стоял, вжавшись спиной в холодный камень, и неотрывно смотрел на разбитый автомобиль. Было что-то тревожное в появлении мчащейся машины на тихой улице, что-то неправильное было. Когда в тот памятный день на него летел внедорожник, он не испугался, а сейчас – хоть непосредственной опасности вроде не было – тошнотворный страх выжал пот на лбу и груди, ослабил ноги.
