Отправившись в 18-ти летнем возрасте в Нью Йорк, он тут же поступил в Джульярдскую школу. К этому моменту он уже дирижировал репетициями Бостонского Филармонического оркестра. Доказал, что владеет материалом блистательно. Осталось получить серьезное образование – просто как официальное доказательство его права дирижировать оркестром.
Дэвид умудрился провести это время с пользой для себя, изучая ту музыкальную литературу, которая ему казалась наиболее интересной. Находил параллели, сопоставлял стили, сравнивал манеру и технику композиции разных эпох, играл, а самое главное – слушал. Он неизменно посещал концерты и мастер-классы маститых дирижеров, не упускал возможности знакомиться и говорить с ними, а так как в музыке он разбирался блестяще, общение с именитыми давалось ему без труда. Находились дирижеры, которые видели в Дэвиде преемника, посвящали в свои тайны, любой из них был уверен, что молодой человек станет преданным учеником, последователем. Но Дэвид хотел только одного – идти собственным путем, играть ту музыку, которая будет его и только его, Дэвида Луччи, открытием.
Дэвида влекла современная музыка, к моменту завершения учебы его вкусы определились окончательно. Пристрастием стало непременное исполнение в симфонических концертах музыки авангардной. После того, как дебютные вечера в Карнеги-холле с обычным традиционным набором симфоний Брамса и Малера получили блестящую прессу, пути были открыты. Все. Ему осталось только выбирать. Дэвид Луччи стал сочетать в одном вечере добротную проверенную временем классику с премьерными исполнениями новой музыки, отбирал он, конечно, самостоятельно. Казалось, рисковал – но продуманно. Он выиграл. Приглашения дирижировать большими симфоническими оркестрами в известнейших залах мира посыпались, как из рога изобилия.
И, конечно, женщины. Везде и всегда, страдающие и нервные, милые и неотразимые, загадочные, многозначительные, ветреные и неверные. И каждая так желанна. Но никогда надолго.
Природа одарила Дэвида щедро. И одно из дарований – способность влюбляться мгновенно, очертя голову подчинять новую возлюбленную, и очень вскоре выходить совершенно сухим из круговорота нахлынувших страстей. Истории любви сопровождали его постоянно, но настоящей привязанностью была только музыка, а музой – девушка с волосами цвета льна, немного изможденная в своей утонченности жена Полина, так похожая на его мать. Правда, Полина не любила Шопена, или, скажем так, была к нему равнодушна. Зато она была неравнодушна к Дэвиду, его мелкие приключения ее не интересовали. Возможно, она и вправду ничего не знала. В конце концов, официальных заявлений никто по этому поводу не делал. Муж вызывает обожание? Но это само собой разумеется! В ее верности и преданности он был уверен. Полина сопровождала Дэвида повсюду, когда ей самой этого хотелось. Правда, с того времени, как родилась Мэрил – несколько реже, чем прежде. Впрочем, она достаточно непредсказуема во всем, что не касалось их отношений. Ее женская природа была совершенна в своем изяществе.
Но сейчас он удивился неожиданному появлению жены. Перед ним стояла безукоризненно элегантная дама с вместительной на вид сумкой и чемоданом на колесиках, тут же вкатившимся в комнату. Из-за длиннополого бежевого пальто показалась взвинченная кудряшками прелестная головка Мэрил. Дэвид замер на мгновение, глядя на эту картинку. Он ощутил себя бесконечно счастливым – впервые за время изматывающих репетиций.
– Дэвид, милый, извини, если мы мешаем, но мне стало так грустно! Ты же знаешь, самолет для меня – испытание, но и лучшее лекарство от тоски. Нет, лучшее – ты. Правда, с Мэрил рискованно летать, но она молодец.
– Папа, дорога такая красивая! И самолет красивый, и гостиница красивая, и лестница красивая! Я так люблю это слово, я тоже красивая, да?
– Ты самая красивая. После мамы, конечно.
Дэвид подхватил чемодан и сумку Полины, прошел вглубь номера. Привычное спокойствие вдруг овладело им, состояние внутренней гармонии вернулось. Все стало на свои места. Есть Полина, есть Мэрил. И есть Линда, которая замечательно владеет перкуссией. Ничего более. И не может быть ничего более. Несмотря на все игры – ее с ним, его с ней. Она может быть опасна. Впервые Дэвид ощутил, что женщина может быть опасна. Пожалуй, это первая опасная женщина в его жизни. Не следовало все это начинать. Она слишком неординарна. Интересно, да. Но совершенно непредсказуемо. Не так непредсказуемо, как Полина. Гораздо безысходнее. Гораздо.
Он подошел к жене, обнял ее. Она замечательно пахла, и духи, как всегда, казались просто запахом тела.
– Полина, я счастлив, что ты приехала. Но у вас всего один час – принять душ и переодеться. Концерт начинается в восемь.
– Дэвид, извини бога ради, но нам нужен отдых. Мы соскучились и безумно устали. Мы подождем здесь. Мэрил уснет, я тоже. Потом ты придешь, мы проснемся, и поедем куда-нибудь. Или не поедем – неважно. Я так рада тебя видеть! Уверена, что там и без нас все пройдет замечательно. Ты же гений!
В гримерке «Альберт-холла» Дэвид появился в превосходном настроении.
III
С каким трудом Ян Петерсен довел этот концерт до конца! Он чувствовал, что окончательно простужен, и даже овации в конце вечера не отвлекли его от невыносимой головной боли. Овации, так или иначе, предназначались Дэвиду и Линде, Брету Нильсену – кому угодно, но не ему. Сегодня он, как один из музыкантов симфонического оркестра, выполнил все, что от него требовалось, и теперь может спокойно ехать домой с чувством исполненного долга и ощущением потерянного времени.
В конце концов, в Амстердаме его ждут. Собственная музыка и собственный квартет.
В артистической уборной Ян переоделся одним из первых, поменяв ненавистный фрак на голубой свитер и потертые джинсы. Пряча лицо в огромный синий шерстяной шарф и надеясь, что никем не замечен, он выскользнул на улицу. Сейчас он никого не хотел видеть, боже упаси – столкнуться с Линдой, которая, естественно, начнет много говорить, быстро и нервно жестикулируя. Не может слышать, что говорят ей, это ее и не интересует. Поэтому постоянно говорит сама. Какая удачная в результате неполноценность!
То, что ей нужно – она слышит, а то, что ей не нужно – никогда. И не придерешься – действительно, 90-процентная глухота. Потрясающая женщина! Как он сразу не понял, что она вовсе не обделена возможностью слышать, а наделена отсутствием этой возможности!
Промозглая лондонская погода мало отличалась от той, к которой он привык в это время года, но само настроение города чуждо, ничто не располагало задерживаться здесь. Сегодня же он летит в Амстердам, где можно закрыться от всех, и носа на улицу не высовывать. К тому же, он будет один, Линда остается еще на пару дней. А если повезет – она вернется нескоро, гастроли в Нью Йорке не за горами. Да пусть она делает, что хочет.
Ян нашел бар поблизости, заказал пиво и удалился в самый темный угол, усевшись спиной ко всем, кто мог его увидеть.
Как все замечательно начиналось! Семнадцать лет назад, когда он заметил ее в коридоре консерватории, испытал чувство пронзительного сострадания к Линде, отчужденной ото всех, и похожей на странную обиженную птицу.
