– Концерт, кстати, произвел громадное впечатление на публику. Зрители воодушевились, журналисты рвались на сцену, сыпались вопросы… Надо было, конечно, с музыкантами поговорить, выразить благодарность. Но я вкратце поздравил, потом ушел с банкета практически первым, не могу же я объяснять, что моя очаровательная жена спит в номере гостиницы, и я обещал ее разбудить!
– А она вовсе и не спит, а ждет. И даже была готова, когда ты пришел!
Дэвид вдруг ощутил, что Полина в ее тридцать девять лет может затмить любую молоденькую красотку элегантным шармом и… она просто умеет быть женщиной. Нет, это она сама. Уметь невозможно, если ты не знаешь, что для этого нужно.
Ее губы приблизились к нему, и размышления о женственности грубо прерваны долгим поцелуем. Он, наверное, никогда не поймет – она ведет себя так, потому, что знает, что ему нужно, или это счастливое совпадение. С его, Дэвида, мужской натурой. Но так или иначе…
Остановка. Нижний этаж. Двери лифта бесшумно разъехались, Линда Макдорманд с глазами, полными изумления и ужаса, смотрела на супругов Луччи, застывших в долгом поцелуе.
Внезапное отчаяние захлестнуло Линду, ее природная бледность начала приобретать землистый оттенок.
– Линда, это моя жена Полина, пару часов назад она прилетела из Нью Йорка вместе с дочерью. Полина, это Линда Макдорманд, высочайшего класса музыкант и наш сегодняшний концерт…
Полина перебила его, протягивая Линде руку для традиционного пожатия:
– Да, я так много слышала о вас, Линда, так приятно, наконец, увидеть вас и поздравить с успехом! Дэвид говорил мне, такое невероятное количество публики, что… Что с вами, Линда, вам нужна помощь? Вы так бледны!
– Нет, нет… спасибо. Обычная усталость. И очень длинный день. Все в порядке.
– Приятного вечера, Дэвид, и спасибо за сотрудничество, – сухо сказала она, проходя в лифт.
– Но завтра у нас репетиция для Нью Йорка, ты помнишь?
Линда могла понимать его только читая по губам, только глядя на его губы, которые она бы сейчас с наслаждением искусала, исцарапала, изрезала. Но она попыталась улыбнуться.
– Конечно. Мы созвонимся. – Она нажала кнопку лифта и двери почти бесшумно сомкнулись.
Дэвид ощутил, что оказался в дурацком положении. Он чувствует себя неловко, потому, что целовался с собственной женой. Потрясающе. Как хорошо, что между ним и Линдой, по сути, ничего не было.
VI
Линда куталась в одеяло с головой, пытаясь спрятаться от света, проникающего сквозь шторы. Спрятаться от людей, от себя самой. Она проснулась рано, и – как ни пыталась – не могла заснуть снова. На тумбочке лежала записка: «Совсем расклеился, ночным рейсом улетаю в Амстердам. Поздравляю с успехом. Ян».
Прошлой ночью она чувствовала себя брошенной всеми. Сегодня она поняла, что пустой гостиничный люкс стал подарком. С самого начала виртуальных отношений с Дэвидом ее отношения с мужем стали далеки даже от той незамысловатой дружбы, к которой они пришли за пятнадцать лет брака. Ян пару раз наткнулся на письма Дэвида, и отметил, что они похожи на секс по интернету больше, чем на обмен музыкальными идеями. Вчерашний день закончился без попыток что-то объяснить, да она была бы и неспособна это сделать.
Странная история с этими обрывочными записками от Дэвида!
«Я хочу стать модемом в твоем лаптопе, который лежит у тебя на коленях…»
«Я чувствую ритм твоего тела в словах, которые ты пишешь. Ты даже пишешь в своем ритме. Твои слова пульсируют…»
«Когда я смотрю на пушистые наконечники твоих палочек, я думаю, что виброфон чувствует себя обласканным. Поэтому звук длится бесконечно долго, зависает в воздухе. Я бы хотел, чтобы ты играла на моем теле…».
Может быть, она ничего не понимает. Но что это, если не письма любви?
И она отвечала ему так же легко и просто, она отзывалась. Зовы она ощущала – и знала, что никогда не ошибалась.
В детстве ее домом было пространство. Огромный воздух, наполненный изменчивыми сиренами зовущих образов. Звук и плоть сливались одно целое, замыкаясь в камертонах прикосновений.
Родители купили ферму в Снэйке, деревушке на севере Голландии. Совсем рядом – большое озеро. Основательные строения, традиционно состыкованные для удобства людей и животных, которые жили практически вместе, разделенные только стеной. Собственное пастбище с огромными пятнистыми коровами. Коровы лениво передвигались, потом лежали на траве, величественные и важные. Это было самым ярким воспоминанием. Стоило ей закрыть глаза, как она видела этих коров. Спокойных, наверное можно сказать – задумчивых. И луга вокруг, над которыми так часто поднимался туман.
Джон Макдорманд – моряк из Ливерпуля, огромен и неуклюж. Жгучий брюнет с зелеными глазами под лохматостью бровей, лохматые усы и волосы, он напоминал большого покладистого пса. Покладистого для тех, кому он предан. В старой доброй Англии он любил пиво и пабы. Он пел и играл на гитаре, когда-то мечтал стать музыкантом. «The Beatles» – его кумиры, он знал их песни назубок, помнил аранжировки.
Его достаточно помотало по свету. В возрасте сорока двух лет, изрядно устав от скитаний, он встретил добрую голландскую женщину Нинке, годами тоже достаточно зрелую, но веселую и приветливую. Женился, решил осесть и заняться сельским хозяйством.
О ребенке они мечтали года два, и когда родилась Линда – счастье беспредельное. Дочке радовались как подарку судьбы, в которую Джон снова поверил.
Типичная голландка Нинке с простым широким лицом и узкими смеющимися глазами-щелочками, курносая, невысокая и ладная, с кудрявыми светло-русыми волосами, всегда деловито схваченными в узел, она целыми днями занималась Линдой, хозяйством, живностью – всем тем, что было жизнью солидной фермерши. Линду она кормила, все остальное делал Джон. Он не очень много говорил с ней на голландском, зная его поверхностно и скудно, невольно приучая ее к английскому языку – бесконечными историями, книжками вслух, и постоянно звучавшей в доме музыкой любимой группы. Пластинок, а потом и CD ливерпульской четверки в доме собралась огромная коллекция. С «Hello, my little girl» начинался ее день, с «You’d better run for your life if you can, little girl» – продолжался, и заканчивался пронзительной мелодией народных инструментов, мягкой и бережной, как настоящая колыбельная:
«Love, love me do,
You know I love you,
I’ll always be true.
So, please, love me do…»
Она привыкла, что звуки и ритм создают настроение. Чем разнообразнее звуки ритмических инструментов, тем выразительней музыка. С ней можно смеяться, плакать, с ней можно любить. О том, как стать любимой, она не думала – она была любима матерью, она была самой прекрасной в мире для своего отца.
Джон обожал ее. У маленькой худышки Линды был преданный рыцарь, посвящавший ей каждую свободную минуту. Учил петь, играть на гитаре и барабанах, приучал к музыке, как к главному в жизни. Они устраивали домашние шоу, изображая «The Beatles», по очереди играя роли музыкантов группы. Большая кухня превращалась в концертную площадку, кухонные принадлежности – в инструменты. Линда с восторгом шумела – стучала ложками, била по сковороде, по кастрюлям. Когда Нинке расправлялась с хлопотами по хозяйству – она становилась восторженным слушателем и громко-громко хлопала в ладоши.
