Это Амстердам. Где местные жители не разгуливают по улицам, они сидят в барах и пьют пиво. А Ян сидит в заповеднике перкуссионизма и заканчивает никому не нужное произведение в срок.
Она умеет это – схватить и не отпускать. Тебе ее жалко, ты ее гладишь, успокаиваешь. А потом глядь – это она тебе нужна, а ты ей на хер не нужен. Она тебя взяла, смяла в лепешку и пошла дальше, наигрывая птичьи трели. Такие самобытные, приводящие в восторг. Она придумывает новые инструменты, ритмы, у нее все получается. А у тебя ничего. Потому что она все у тебя отобрала. Эта юродивая Линда Макдорманд, твоя жена. Эта гиперуспешная Линда Макдорманд. Фе-но-ме-наль-ная Лин-да Мак-дорм..м…
Телефонный звонок прервал его размышления, перепил он изрядно. Милашка Хелен прилетела из Лондона еще вчера.
– Где ты был? Я звоню столько раз!
– Я совсем болен. Иногда засыпал, наверное, терял сознание. Сейчас лучше.
Внезапно он понял, что хочет ее видеть. Немедленно. Да.
– Хелен, дорогая, приезжай ко мне. Я один.
– Конечно, приеду. Должен же кто-то тебя лечить. И поесть привезу, сиди и не двигайся. Целу-у-у-ю! – протянулся низкий коровий голос.
Гудки отбоя в трубке зазвучали как музыка, музыка покоя. Он не один, и сможет хоть на время остановить кошмар откровений, выворачивающий его наизнанку.
Когда раздался звонок в дверь, он открыл сразу же. Кругленькая пышка Хелен с водянисто-голубыми глазами скупила половину супермаркета, она вовсе не озаботилась тем, как Ян выглядит. Даже внимания не обратила. Поцеловала в щеку, передала ему пакеты, сбросила куртку. Красный свитер и джинсы делали ее стройнее, но, впрочем, складывалось ощущение, что собственная привлекательность ее не заботит нисколько. Длинные светлые волосы, небрежно разбросанные по плечам, пухлые короткие пальцы с обкусанными ногтями. Хелен, конечно, не была изысканной, но меньше всего Ян нуждался в ее изысканности. Она излучала крепкое душевное здоровье. Что и было ему необходимо.
– Сейчас мы будем тебя лечить, пока ты хоть чуточку живой. Где можно найти чайник? Первым делом – горячего чаю. С вареньем, я принесла. Потом я сделаю тосты с сыром, по французскому рецепту, сначала яйца смешиваются с мукой, а потом… – Она продолжала говорить, когда он провожал ее в кухню.
– Налево по коридору – туалет, ванная комната к твоим услугам.
– Я помню, дорогой, не так давно ты мне их в третий раз показывал. Сейчас четвертый. Выучила. А где тапочки, халат?
– Потом, потом, я все найду. Сейчас хочу кусок второй части дописать, ты как свежий ветер ворвалась, я вдохновение ощутил.
– Ян, квартет подождет. Ты посмотри, до чего ты дошел со своими сочинениями. Смотреть невозможно, как мучаешь себя. Ты болен. Нужен отдых и постельный режим. Как всем великим композиторам в твоем состоянии.
Хелен ловко начала орудовать на кухне, вкусно запахло горячим хлебом.
Он прошел в кабинет, пытаясь то ли навести порядок, то ли найти какие-то бумаги, то ли… Ян растерялся. Неправильно, так радоваться ее появлению. И вообще, в этой квартире… Как-то все это неправильно, наверное.
– Ян, все готово!
Когда он вернулся в кухню, он нашел уютно накрытый стол, и Хелен, облачившуюся в передник. Кружева по подолу. Кроме передника на ней ничего не было. Она покрутилась перед ним.
– Такие впечатления – лучшее лекарство от простуды.
Яну стало стыдно. Он смотрел на ее простецкие щиколотки, на слегка свисающий мощный зад, коротковатые ноги, пухлые плечи. Ничего в ней ему не нравилось. Теоретически. Но в целом она его зверски возбуждала. Может это похоть. А может нормально. Он пил чай с вареньем, съел пару гренок. Потом руки сами потянулись к ней, к ее розовой плоти. Он обхватил ягодицы Хелен, усадил на стол. Распахнул свой халат и грубо, не лаская, взял ее прямо на этом столе, не выпуская из рук мякотную задницу, впившись мертвой хваткой. Голова Хелен задвигалась, застучала по столу. Она урчала, скользила пятками по его бедрам, мяла пальцами шею.
«Хорошо, у нее ногти обкусанные, не то исцарапала бы вконец», – пронеслось в голове, когда он остановился, и почти упал на нее, схватив за волосы, вжимая голову в стол… Она только пискнула, высвобождая пряди длинных волос, прижимаясь губами к его шее, и вылизывая, как кошка.
– Кошка и есть, – подумал Ян. – Толстая кошка с коровьими глазами. Как интересно.
Впрочем, за этим он ее и позвал. За этим она и пришла. Голос природы. Зов. И еще он понял, что не хочет, чтобы она уходила. Неважно, как что называется, он не хочет, чтобы внутренняя кутерьма началась снова. С Хелен он чувствовал себя лучше. Она нужна ему именно такой. С ней он чувствует себя сильным. Без лишних мыслей в голове.
Но они не могут здесь оставаться. Только не здесь, не здесь…
Ян прошел к дверям, проверил связку ключей в тумбочке. Все в порядке, ключи на месте. Правда, его машина еще в мастерской – он без конца модернизировал внешний вид своего навороченного «BMW».
Такси не проблема, они уедут вместе, дикая тоска оставит его.
Хелен пела что-то в ванной, доносился шум воды. И Яну показалось, что вода шумела жизнеутверждающе.
Идея ему очень нравилась – они поедут в Снэйк, в дом, унаследованный Линдой. Три этажа. Спальня наверху. Никаких статей и портретов. Никакой музыки. Никого не будет. Ничего не будет. Будет только милая Хелен с сыром, вареньем и толстыми ляжками. Кстати, надо купить какой-то еды по дороге, там же пусто.
И есть гарантия, что Линда там никогда не появится. За два года, прошедших со времени смерти ее родителей, она навещала дом всего дважды. И оба раза внезапный ужас одиночества и тоска, овладевавшие ею в отцовском доме, заканчивались длительным лечением от депрессии.
Ян явно начал приходить в себя, ощущение фатального невезения испарилось. Он улыбнулся.
XIII
Суета аэропорта, посадка в самолет уже позади. Линда летела в Амстердам.
Спасибо Жакобу, организовал блестяще, как всегда. Что бы она без него делала?
Милый толстяк Жакоб! Она представила его реакцию на предстоящие события. Расследование. Газетные статьи, когда бриллианты найдут у Дэвида. Реакцию беззаботной Полины. Да, наверное, желтая пресса ухватится, посыплют подробности, грязные детали, которые Линда опровергнет с возмущением, или демонстративно удивляясь. Никакой радости она не ощущала, даже если в результате получится так, как она хотела.
Зачем она это затеяла? Странно, но она раньше не думала о конкретике: что будет потом? До сих пор в ее жизни все было просто и понятно, так чисто! Напряжение, в котором она жила, постоянно преодолевая глухоту, отбирало силы, остальное не имело значения. Значит, все правильно – то, о чем говорили и писали. Правы, когда спрашивали, как именно она слышит.
Она богата и знаменита. И почему-то решила, что стала нормальной. Нормальные женщины не играют на перкуссии, не бегают босиком по сцене. Они слышат ушами. Вернее, просто слышат и не задумываются, как именно. И оттого у них есть время и силы на глупости, называемые любовью. На постоянно ускользающих мужчин, которые сами не знают, чего они хотят.
