— Свадьба? — кивнул на его покупки директор.
— Вроде того.
— Я и вижу — лицо у тебя счастливое.
Петрову смертельно хотелось спать, вообще свалиться и забыться.
Продукты ему упаковали в четыре коробки. Их надо было тащить до машины, потом до лифта, потом до квартиры. Наверное, профессиональная болезнь филантропов — радикулит.
— Тамара Ивановна, вы разберете все это?
— Конечно, голубчик. Я ужин приготовила — курицу у тебя нашла и картошку пожарила. Придешь?
Теперь Тамара Ивановна была сама кротость.
— Спасибо, с удовольствием. Как насчет рюмашки?
— Я не буду, а тебе, может, и следует. Ты пьющий? — спросила она подозрительно.
— Умеренно. Я пойду умоюсь и принесу коньяк.
Зина услышала, как вошел Петров, и открыла глаза. В комнате мягко стелился свет галогенного торшера.
— Привет, Зинаида.
— Здравствуйте, Павел.
— Если ты мне будешь выкать, я вспомню, сколько мне лет. Никто не знает, что десять лет назад семьдесят стукнуло.
Петров говорил не глядя на Зину. Он доставал из шкафа чистую майку и спортивные штаны.
— Я хотела уйти к себе, но Тамара Ивановна не позволила.
Зина понимала: надо поблагодарить соседа. Но удивительным образом никакой особой благодарности к нему не испытывала. Если растрескавшейся земле нужен дождь, то не важно, пригнал тучу северный или южный ветер, она будет просто впитывать влагу.
— Как ты себя чувствуешь? — Петров изучающе посмотрел на нее.
Желтенькая ночная рубашка в кружевах. В его постель залетела девочка-подросток из пионерского лагеря.
— Я себя не чувствую. Это кто-то другой.
— Есть хочешь?
— Нет, меня Тамара Ивановна бульоном кормила. Из вашей.., твоей курицы.
— Тогда я тоже пойду подкреплюсь. Тебе ничего не нужно?
— Ты мальчиков видел?
— Видел, — соврал Петров. — Отлично выглядят..
Он хотел еще что-нибудь приврать, но Зина закрыла глаза и уснула.
«Кафка по мне плачет, — думал Петров. — Полнейший сюрреализм».
Он сидел на чужой кухне, поглощал ужин, приготовленный женщиной, о существовании которой еще вчера не подозревал, и обсуждал семейные дела посторонних людей.
— Звонила Валентина, сестра Зины, — делилась Тамара Ивановна, — бабушку их положили в больницу. Валя взяла отпуск и ухаживает за ней. И правильно, кому старуха там нужна. Чуть не углядел — и пролежни.
Петров не знал, что такое пролежни. Тамара Ивановна ему подробно объяснила.
— Я купил приборы для сцеживания молока. Вы видели?
— Не нужны они. Я грудь Зине перевязала.
— В каком смысле?
— Чтобы молоко перегорело. Куда ей еще кормить?
— Но Козлов этого не говорил.
— Много он понимает. Нет, конечно, детский врач он очень знающий.
— Тамара Ивановна, нужно еще что-нибудь Зине, детям?
— Одежонки у них маловато, застиранная вся.
Зина уже ползунки стала надставлять, они ведь растут. Нет у тебя знакомых, у которых младенцы подросли?
— Есть, завтра спрошу. Ничего, если я вам не буду помогать с посудой? Честно говоря, засыпаю на лету.
— Да что ты, что ты! — замахала руками Тамара Ивановна. — Разве мужское это дело.
— То-то я им лет двадцать занимаюсь.
Дома Петров посмотрел на спящую Зину, представил: чтобы добыть из кладовки раскладушку, надо вытащить лыжи, велосипед и еще кучу всяких вещей.
— Дудки! — заявил он вслух. — Я не кусаюсь и истощенных женщин не насилую. Неистощенные сегодня тоже могут не беспокоиться.
Он достал подушку, плед и лег рядом с Зиной.
Не просыпаясь, она вдруг повернулась к нему, положила голову на плечо и обняла за шею. Петров почувствовал, как к нему прижалась плоская забинтованная грудь соседки.
Проклиная себя, он убрал Зинину руку и осторожно встал. Побрел к телефону.
— Козлов? Это Петров.
— Петров? Это Козлов.
— Доктор, проснись, мне надо задать тебе вопрос.
— Армянское радио отвечает.
— Перестань храпеть в трубку. Тамара Ивановна перевязала грудь.
— Зачем? Что у нее с грудью?
— Да не у нее. Она Зине перевязала, чтобы молоко перегорело.
— Подожди, я сейчас врублюсь. Так. Если у нее пневмония, то надо, чтобы легкие хорошо вентилировались. Поэтому все сдавливания — это плохо. Что сказала Маша Новикова?
— Какая еще Маша?
— Терапевт. Она должна была к вам заехать, я просил.
— Ни о какой терапевтше не слышал. Так что мне делать? Разбинтовывать?
— Нет, не надо. Из двух и более зол это, наверное… Оставь все, как есть. Завтра терапевт ее посмотрит. Ты лекарства купил, уколы делаете?
— Делаем. Пока.
Он положил трубку, пока проснувшийся Козлов не успел вспомнить о любви Петрова к литературе.
* * *
На следующий день Петров по телефону договорился с Людмилой, женой Потапыча, что после работы подъедет и заберет чемодан с детскими вещами.
Потом позвонила Тамара Ивановна.
— Докторша вчера приходила к Зинаиде и не попала в дом. Когда домофоны устанавливали, у Зины ста пятидесяти рублей не было, поэтому ей переговорник не поставили, только ключ дали. К ней, если кто приходит, звонит соседке внизу, та открывает. А я откуда знала?
— Но сегодня доктор в квартиру попала? Хорошо.
— Я этим мастерам позвонила, они теперь триста за установку хотят.
— Намек понял. Пусть делают.
Вечером Петров привез детскую одежду.
— Богато ребенка содержали, — оценила Тамара Ивановна. — А платья-то зачем? У нас же мальчики.
— Пол уточнить я не сообразил. Как Зина?
— Нервничает. Ты бы ее успокоил, что, мол, не обеднеешь от трат.
В квартире Петрова витал непривычный запах — лекарств и женщины.
— Здравствуй, Зинаида. Как самочувствие?
— Здравствуйте. Я понимаю, что это полное безобразие — мое присутствие здесь и все ваши хлопоты.
— Во-первых, пока ты была в бессознательном состоянии, мы перешли на «ты» и вообще страшно сблизились. Во-вторых, если ты такая понятливая, то убери с лица кислое выражение и не порть мне настроение. О, слезы. По какому вопросу?
