Коулу понравилась эта мысль. Он перестал
ходить и сделал пометку в своем блокноте. Охранник постучал в дверь и отворил
ее. Вошли Войлз и Глински. Когда все четверо пожали друг другу руки, настроение
в кабинете вдруг стало мрачным. Вошедшие сели перед столом президента, а Коул,
как обычно, встал возле окна, сбоку от президента. Он ненавидел Войлза и
Глински, а они, в свою очередь, презирали его. Коул преуспевал на почве
ненависти. Он имел возможность наушничать президенту, и это было все, что имело
для него значение.
Коул будет молчать несколько минут. В
присутствии других важно было позволить президенту взять бразды правления в
свои руки.
— Мне очень жаль, что вы здесь, но все равно
благодарю, что пришли, — начал президент.
Они мрачно кивнули и покорно приняли эту
очевидную ложь.
— Что произошло?
Войлз говорил быстро и по существу. Он описал
картину в доме Розенберга, когда были обнаружены тела. Каждый раз сержант в час
ночи, в соответствии с установленным порядком, подходил для контроля к агентам,
сидящим на улице. Когда Фергюсон не появился, они стали волноваться. Убийства
были совершены чисто и профессионально. Он рассказал, что ему было известно о
Джейнсене. Перелом шейных позвонков. Удушение. Обнаружен каким-то типом на
балконе. Очевидно, никто ничего не видел. Войлз не был столь резким и уверенным,
как обычно. Это был черный день в истории Бюро, и он чувствовал, что начинает
припекать. Но он пережил пятерых президентов и наверняка сможет переиграть
этого идиота.
— Эти два убийства, очевидно, связаны друг с
другом.
— Возможно. Похоже, что так, однако…
— Бросьте, директор. За двести двадцать лет
нашей истории было убито четыре президента, два или три кандидата, несколько
борцов за гражданские права, пара губернаторов, но еще ни одного судьи
Верховного суда. А сейчас, за одну ночь, в течение двух часов сразу два
убийства. И вы не уверены, что они связаны?
— Я не говорил этого. Какая-то связь между
ними должна быть. Просто дело в том, что методы совершенно различны. И слишком
профессиональны. Вы, должно быть, помните, что мы имели тысячи угроз,
адресованных судьям.
— Отлично. Тогда кто же ваши подозреваемые?
Никто еще не подвергал Дентона Ф. Войлза
перекрестному допросу. Он пристально посмотрел на президента.
— Еще слишком рано подозревать кого-либо
конкретно. Мы все еще собираем свидетельства.
— Как убийца проник к Розенбергу?
— Никто не знает. Мы не видели, как он входил,
вы понимаете? Вероятно, он какое-то время уже находился там, прячась в клозете
или, возможно, на чердаке. К тому же мы не были допущены. Розенберг отказывался
впускать нас в свой дом. Дом обычно осматривал Фергюсон во второй половине дня,
когда судья возвращался со службы. Пока еще говорить слишком рано, но мы не
нашли никаких следов убийцы. Совершенно никаких, кроме трех тел. Результаты
баллистической и патологоанатомической экспертиз мы получим сегодня утром.
— Я хочу видеть их, как только они окажутся у
вас.
— Хорошо, господин президент.
— Я хочу также иметь к пяти вечера предварительный
список подозреваемых. Это вам понятно?
— Конечно, господин президент.
— И мне хотелось бы получить от вас доклад о
состоянии системы безопасности и о сбоях в ее работе.
— Вы полагаете, что она дает сбои?
— Мы имеем двух мертвых судей, охрану которых
обеспечивало ФБР. Я думаю, американский народ заслуживает того, чтобы знать,
что случилось, директор. Да, она дает сбои.
— Должен ли я докладывать вам или
американскому народу?
— Вы докладываете мне.
— А затем вы созываете пресс-конференцию и
докладываете американскому народу, не так ли?
— Вы что, боитесь общественного
разбирательства, директор?
— Ничуть. Розенберг и Джейнсен мертвы потому,
что отказались взаимодействовать с нами. Они прекрасно знали о грозящей
опасности, тем не менее не побеспокоились о своей безопасности. Остальные
семеро взаимодействуют с нами и пока живы.
— Пока. Вы бы лучше проверили. Они у вас мрут
как мухи.
Президент улыбнулся, видя, как Коул откровенно
потешается над Войлзом. Коул решил, что наступила пора вступать в разговор.
— Директор, вы знали, что Джейнсен ошивается
по таким местам?
— Он был пожилым человеком с пожизненным
назначением. Если он предпочитал плясать голым на столах, мы не могли помешать
ему.
— Да, сэр, — Коул был сама вежливость, — но вы
не ответили на мой вопрос.
Войлз глубоко вздохнул и посмотрел в сторону.
— Да. Мы подозревали, что он был
гомосексуалистом, и нам было известно, что ему нравились определенные
кинотеатры. Но мы не имели ни полномочий, ни желания, господин Коул, разглашать
такую информацию.
— Я хочу, чтобы эти доклады были у меня
сегодня к полудню, — сказал президент.
Войлз смотрел в окно и молчал. Президент
перевел взгляд на директора ЦРУ Роберта Глински:
— Боб, мне нужен честный ответ.
Глински напрягся и нахмурился.
— Да, сэр. Слушаю.
— Я хочу знать: существует ли какая-нибудь
связь между этими убийствами и каким бы то ни было правительственным
агентством, подразделением или группой в США?
— Да что вы! Вы серьезно, господин президент?
Это абсурд.
Глински выглядел шокированным, но президент,
Коул и даже Войлз знали, что в ЦРУ в эти дни все было возможно.
— Серьезнее не бывает, Боб.
— Я тоже серьезно. И я заверяю вас: мы не
имеем никакого отношения к этому. Я потрясен тем, что вы могли подумать об
этом. Это смехотворно.
— Проверьте, Боб. Я хочу быть уверен на сто
процентов. Розенберг не верил в национальную безопасность. Он обзавелся
тысячами врагов в разведке. Так что проверьте, о’кей?
— О’кей, о’кей.
— И представьте доклад сегодня к пяти.
— Понятно. О’кей. Но это пустая трата времени.
Флетчер Коул придвинулся к столу президента.
— Я предлагаю, джентльмены, встретиться здесь
в пять вечера. Это вас устроит?
