Игра с ногами напоминала ей о Томасе.
Полупьяный, он обычно принимался красить ей ногти на ногах. Гудевший и слегка
подрагивающий самолет неожиданно унес ее на многие мили от него. Две недели,
как он умер, но ей они казались целой вечностью. Произошло так много перемен. И
наверное, так было лучше. Ей было бы гораздо больнее, если бы она оставалась в
Тулейне, ходила мимо его кабинета, видела его аудиторию, разговаривала с
другими профессорами, оказывалась рядом с его квартирой. Потом, когда пройдет
много времени, эти маленькие воспоминания будут приятными, но сейчас они жгут
душу. Теперь она была другим человеком, с другой жизнью, в другом месте.
И другой мужчина гладил ее ноги. Поначалу он
был ужасным ослом, задиристым и шероховатым, как все репортеры. Но налет быстро
сошел, и под наносным слоем обнаружился добрый человек, которому она, похоже,
очень нравилась.
— Завтра большой день в твоей жизни, — сказала
она.
Он сделал глоток безалкогольного «Спрайта» и
решил, что отдал бы любые деньги за ледяное импортное пиво в зеленой бутылке.
— Большой день, — произнес он, не отрывая
взгляда от ее пальцев. Это будет больше, чем большой день, но ему не хотелось
об этом думать. Сейчас его занимала она, а не завтрашний хаос.
— Как все будет происходить?
— Я, очевидно, вернусь в редакцию и буду ждать
реакции. Смит Кин сказал, что будет находиться там всю ночь. Многие придут рано
утром. Мы соберемся в конференц-зале, где установят дополнительные
телевизионные приемники. Утро мы проведем, наблюдая, как эта история
прорывается в центр внимания. Будет очень любопытно послушать ответ из Белого
дома. «Уайт энд Блазевич» скажет что-то. Реакцию Маттиса предугадать
невозможно. С комментариями выступит Главный судья Рэнниен. На экране часто
будет появляться Войлз. Адвокаты будут созывать большие жюри. Политики впадут в
состояние неистовства. Весь день они будут проводить пресс-конференции в
Капитолии. Это будет богатый новостями день. Жаль, что ты его пропустишь.
По ее лицу пробежала саркастическая усмешка.
— О чем будет твоя следующая статья?
— Вероятно, о Войлзе и его записи. Следует
ожидать, что Белый дом будет отрицать всякое вмешательство со своей стороны, и
если Войлза припечет, он не замедлит отомстить. Хотелось бы мне послушать эту
запись.
— А что после этого?
— Зависит от множества неизвестных. После
шести часов утра конкуренция резко ужесточится. Появятся миллионы слухов и
тысяча материалов, в погоню за ними пустится каждая газета страны.
— Но ты будешь звездой, — сказала она уже без
сарказма.
— Да, у меня будут мои пятнадцать минут.
Второй пилот постучал в дверь и, открыв ее,
вопросительно посмотрел на Дарби.
— Атланта, — произнесла она, и пилот исчез за
дверью.
— Почему Атланта? — спросил Грэй.
— Ты когда-нибудь делал пересадку в аэропорту
Атланты?
— Конечно.
— А тебе приходилось блуждать там,
пересаживаясь на другой самолет?
— Думаю, да.
— На этом я и строю свой расчет. Аэропорт
огромен и всегда кишит как муравейник.
Он допил пиво и поставил банку на пол.
— И куда дальше? — Он чувствовал, что ему не
следует спрашивать об этом, раз она не сказала сама. Но ему хотелось знать.
— Я воспользуюсь ближайшим рейсом куда-нибудь
и проделаю свой трюк под названием «четыре перелета за один вечер». В конце
концов я приземлюсь где-нибудь на островах в Карибском море.
Где-нибудь в Карибском море. Это сужало район
ее пребывания до тысячи островов. Почему она выражается так туманно? Она что,
не доверяет ему? Он сидит здесь, играя с ее ногами, а она не говорит ему, куда
направляется.
— Что я скажу Войлзу? — спросил он.
— Я позвоню тебе, когда доберусь до места.
Или, может быть, черкну строчку.
Здорово! Они могут быть друзьями по переписке.
Он будет посылать ей свои статьи, а она ему — открытки с видами побережья.
— Ты будешь скрывать от меня свое
местонахождение? — спросил он, пристально глядя на нее.
— Я не знаю, куда я направляюсь, Грэй. И не
буду знать, пока не доберусь.
— Но ты позвонишь?
— В конце концов да. Я обещаю.
К одиннадцати вечера в кабинетах «Уайт энд
Блазевич» осталось только пять адвокатов, которые собрались у Марти Вельмано на
десятом этаже. Это были Вельмано, Симс Уэйкфилд, Джеральд Шваб, Натаниель
Джоунс (Эйнштейн) и вышедший в отставку компаньон по имени Франк Кортц. На
рабочем столе Вельмано стояли бутылки скотча. Одна была пуста, другая приближалась
к этому. Эйнштейн сидел в углу, отдельно от всех, и что-то бормотал себе под
нос. Его буйные курчавые волосы, убеленные сединой, и вытянутый нос придавали
ему вид настоящего сумасшедшего. Особенно в эти минуты. Симс Уэйкфилд и
Джеральд Шваб сидели перед столом без галстуков и с закатанными рукавами.
Кортц закончил говорить по телефону с
помощником Виктора Маттиса и передал трубку Вельмано, который положил ее на
стол.
— Это был Страйдер, — сообщил Кортц. — Они в
Каире, в пентхаусе на крыше какого-то отеля. Маттис не хочет разговаривать с
нами. Страйдер говорит, что он сильно раздражен и странно себя ведет. Он
заперся в комнате, и нет необходимости говорить, что он и не думает
возвращаться на эту сторону океана. Страйдер говорит, что они дали команду
своим боевикам немедленно покинуть город. Погоня прекращена.
— И что мы должны делать в этой ситуации? —
спросил Уэйкфилд.
— Мы предоставлены сами себе, — ответил Кортц.
— Маттис умывает руки.
Они говорили тихо, тщательно выбирая
выражения. Всеобщий крик закончился несколькими часами ранее. Уэйкфилд кричал
на Вельмано и обвинял его в неосторожном обращении с запиской. Вельмано обвинял
Кортца в том, что тот сделал этого грязного махинатора Маттиса главным клиентом
фирмы. Это было двенадцать лет назад, кричал Кортц в ответ, и нам все это время
нравились гонорары, которые он выплачивал фирме. Шваб обвинял Вельмано и
Уэйкфилда в том, что они были такими раззявами в обращении с запиской. Они
вновь и вновь принимались втаптывать в грязь Моргана. Это, должно быть, он
устроил им такое. Эйнштейн сидел в углу и наблюдал за ними. Но сейчас они
сдерживали себя.
— Грантэм упоминал только меня и Симса, —
сказал Вельмано. — Остальные могут не опасаться.
