— Мне надо поговорить с Хортоном. Эти
кандидатуры должны быть безупречными.
— Он представил предварительный список из
десяти кандидатов. Кандидатуры вполне приличные.
— Мне нужен молодой белый консерватор,
выступающий против абортов, порнографии, гомосексуалистов, контроля за
распространением оружия, расовых квот и прочей чепухи.
Он промахнулся и раздраженно сбросил ботинки.
— Мне нужны такие судьи, которые ненавидят
наркоманов, преступников и предпочитают смертную казнь. Понимаешь?
Коул звонил по телефону и одновременно кивал в
знак согласия со своим боссом. Он подберет нужные кандидатуры и убедит
президента.
Льюис К.О. сидел с директором на заднем
сиденье неприметного лимузина, отъехавшего от Белого дома и медленно
прокладывавшего путь по переполненным в час пик улицам. Войлзу нечего было
сказать. В эти первые часы трагедии пресса все еще неистовствовала. Репортеры
кружили как воронье. По меньшей мере три комитета в конгрессе объявили о
слушаниях и расследованиях по делу об убийствах судей. А тела еще не успели
остыть. У политиков кружились головы, и они, расталкивая друг друга, лезли в
центр внимания. Одно скандальное заявление следовало за другим. Сенатор Ларкин
из Огайо ненавидел Войлза, а Войлз ненавидел сенатора Ларкина из Огайо, поэтому
сенатор созвал пресс-конференцию тремя часами ранее и объявил, что его
подкомитет немедленно займется расследованием того, как ФБР обеспечивало охрану
двух погибших судей. Но у Ларкина была подружка, и довольно юная, а ФБР имело
кое-какие фотографии, и Войлз был уверен, что расследование может быть
отложено.
— Как президент? — спросил наконец Льюис.
— Который?
— Не Коул, а тот, другой.
— Цветет. Просто цветет, хотя ужасно страдает
по поводу Розенберга.
— Надо полагать.
Они ехали молча к зданию Гувера. Ночь
предстояла долгая.
— У нас появился новый подозреваемый, — сказал
Льюис после затянувшейся паузы.
— Ну-ка, скажи.
— Человек по имени Нельсон Манзи.
Войлз медленно покачал головой:
— Никогда не слышал о нем.
— И я тоже. Это долгая история.
— Изложи мне вкратце.
— Манзи — очень богатый промышленник из
Флориды. Шестнадцать лет назад его племянница была изнасилована и убита
американцем африканского происхождения по имени Бак Тирон. Девочке было
тринадцать. Чрезвычайно зверское изнасилование и убийство. Я избавляю вас от
подробностей. Манзи не имел детей и боготворил свою племянницу. Суд над Тироном
проходил в Орландо. Его приговорили к смертной казни. Преступника тщательно
охраняли, потому что угрозы сыпались отовсюду. Некие евреи — адвокаты крупной
нью-йоркской фирмы — без конца строчили всевозможные апелляции, и в 1984 году
это дело попало в Верховный суд. Дальше вы догадываетесь: Розенберг возлюбил
Тирона и стряпает эту нелепую Пятую поправку о самоинкриминации, чтобы
исключить из дела признание, которое подонок сделал через неделю после его
ареста. Собственноручное признание Тирона на восьми страницах. Нет признания —
нет дела. Далее Розенберг пишет путаное решение, принятое пятью голосами против
четырех, и отменяет постановление суда. Чрезвычайно путаное решение. Тирона
освобождают из тюрьмы. Через два года он исчезает и больше не появляется. Ходят
слухи, что Манзи заплатил, чтобы Тирона кастрировали, изувечили и скормили
акулам. Только слухи, как говорят власти Флориды. Затем, в 1989 году, явный
наемный убийца расстреливает главного адвоката Тирона, человека по имени
Каплан, возле его квартиры в Манхэттене. Какое совпадение.
— Кто намекнул тебе об этом?
— Два часа назад мне позвонили из Флориды. Они
убеждены, что Манзи отвалил кучу денег, чтобы убрать Тирона и его адвоката. Они
только не могут доказать это. У них есть анонимный информатор, который говорит,
что знает Манзи, и время от времени поставляет им сведения. Говорит, что Манзи
уже несколько лет ведет разговоры об устранении Розенберга. Во Флориде считают,
что он слегка сдвинулся после убийства племянницы.
— Какое у него состояние?
— Достаточное. Миллионы. Никто точно не знает.
Он очень скрытный. Во Флориде убеждены, что он способен на это.
— Давай проверим. Звучит интересно.
— Я займусь этим сегодня вечером.
— Ты уверен, что тебе надо три сотни агентов
на это дело?
Войлз прикурил сигару и опустил стекло.
— Да, может быть, даже сотни четыре. Нам нужно
развязаться с этим дельцем, пока пресса не сожрала нас заживо.
— Это будет нелегко. Кроме пуль и шнурка, эти
парни ничего не оставили после себя.
Войлз выпустил облако дыма в окно.
— Я знаю. Можно сказать, что сработано слишком
чисто.
Глава 7
Главный с распущенным галстуком склонился над
своим столом. У него был измученный вид. Трое судей и полдюжины клерков сидели
в комнате и приглушенно переговаривались. Потрясение и усталость были очевидны.
Джейсон Клайн, старший помощник Розенберга, выглядел особенно подавленно. Он
сидел на небольшом диванчике и тупо смотрел в пол, пока судья Арчибальд
Маннинг, исполнявший теперь обязанности старшего судьи, говорил о протоколе и
похоронах. Мать Джейнсена хотела устроить небольшую частную епископальную
службу в пятницу в Провиденсе. Сын Розенберга, адвокат по профессии, передал
Рэнниену перечень указаний, подготовленных судьей после повторного удара, в
котором он выражал желание, чтобы тело его было кремировано после гражданской
панихиды, а пепел развеян над резервацией индейцев племени сиу в Южной Дакоте.
Хотя Розенберг был евреем, он отказался от веры и объявил себя атеистом. Он
хотел упокоиться вместе с индейцами. Рэнниен считал это уместным, но не сказал
об этом вслух. В смежном кабинете шесть агентов ФБР пили кофе и нервно
перешептывались. За день поступили новые угрозы. Некоторые из них появились
сразу же после утреннего обращения президента. Уже наступили сумерки, и
подходило время сопровождать оставшихся судей домой. Каждый имел по четыре
агента в качестве телохранителей.
