За последние шесть дней бюро зарегистрировало
рекордное число угроз, превысившее две сотни. Это был обычный набор посланий,
угрожавших взорвать суд, однако во многих назывались конкретные имена, дела и
случаи.
Рэнниен не скрывал своей обеспокоенности. Из
секретной сводки ФБР он зачитывал имена лиц и названия организаций, от которых
могли исходить угрозы: ку-клукс-клан, нацисты, палестинцы, черные сепаратисты,
гомофобы. Даже ИРА. Казалось, что этот перечень включал всех, кроме членов
клуба «Ротари» и бойскаутов. Ближневосточная группировка, за которой стоит
Иран, выступила с угрозой пролить кровь на американской земле в отместку за
смерть двух министров юстиции в Тегеране, хотя абсолютно никаких свидетельств
того, что эти убийства связаны с США, не существовало. Новое террористическое
формирование, получившее известность в стране под названием «Подпольная армия»,
совершило убийство федерального судьи в Техасе, подложив бомбу в автомобиль.
Никто не был арестован, хотя «Подпольная армия» заявила о своей причастности.
Она фигурировала также в качестве основного подозреваемого в десятке дел о
взрывах, однако веские улики о ее причастности отсутствовали.
— Как насчет пуэрто-риканских террористов? —
спросил Рэнниен, не отрывая взгляда от бумаг.
— Слабоваты. Мы об этом не беспокоимся, —
ответил Льюис не задумываясь. — Они угрожают уже двадцать лет.
— Так, может быть, пора и им предпринять
что-нибудь? Обстановка вполне подходящая, как ты думаешь?
— Забудь о пуэрториканцах, Главный.
Рэнниен любил, когда его называли Главным. Не
Главным судьей или господином Главным судьей, а просто Главным.
— Они угрожают просто потому, что все так
делают.
— Очень забавно, — сказал Главный без тени
улыбки, — очень забавно.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы какая-то
группа выпала из поля зрения. — Рэнниен бросил сводку на стол и потер виски. —
Поговорим о мерах безопасности. — Он закрыл глаза.
Льюис положил свой экземпляр сводки на стол
Главного.
— Директор считает, что нам следует приставить
по четыре агента к каждому судье по меньшей мере на три ближайших месяца. По
дороге на службу и со службы за ними должны следовать машины сопровождения.
Страховать их и обеспечивать безопасность в этом здании будет полиция
Верховного суда.
— Как насчет поездок?
— Пока от них лучше отказаться. Директор
считает, что судьям следует оставаться в пределах федерального округа Колумбия
до конца года.
— Кто из вас ненормальный, ты или он? Стоит
мне только обратиться к коллегам с такой просьбой, как все они сегодня же
вечером уедут из города на весь следующий месяц. Это абсурд, — Рэнниен хмуро
глянул на своих помощников, которые неодобрительно качали головами, —
действительно абсурд.
Льюис безмолвствовал. Он ожидал этого.
— Как хотите. Это всего лишь предложение.
— Глупое предложение.
— Директор не рассчитывал на взаимопонимание с
вашей стороны в этом вопросе. Однако он надеется, что его будут заранее
уведомлять обо всех поездках, чтобы можно было принять меры безопасности.
— Имеется в виду, что вы собираетесь
сопровождать каждого из судей всякий раз, когда он будет покидать город?
— Да, Главный. Таков наш план.
— Ничего из этого не получится. Эти люди не
привыкли, чтобы с ними нянчились.
— Получится, сэр. Ведь они не привыкли и к
тому, чтобы на них охотились. Мы лишь пытаемся защитить вас и ваших коллег,
сэр. Безусловно, никто не говорит, что нам нечего делать. Я так понимаю, сэр,
что это вы нас позвали. Мы можем уйти, если хотите.
Рэнниен подался в своем кресле вперед и
занимался скрепкой для бумаг, разгибая и тщательно распрямляя ее.
— Что вы скажете о самом здании суда?
Льюис облегченно вздохнул и едва сдержал
улыбку.
— Оно не вызывает у нас опасений, Главный. В
нем легко осуществить меры безопасности. Мы не ожидаем здесь неприятностей.
— Тогда где же?
Льюис кивнул на окно. Шум увеличивался.
— Где-нибудь там. Улицы полны идиотов,
маньяков и фанатиков.
— И все они ненавидят нас.
— Это очевидно. Послушайте, Главный, мы очень
беспокоимся за судью Розенберга. Он по-прежнему отказывается впускать наших людей
в свой дом, заставляя их просиживать ночи напролет в автомобиле на улице. Он
позволяет своему любимчику из полиции Верховного суда — как его зовут? —
Фергюсону — сидеть у задней двери, снаружи, и то только с десяти вечера и до
шести утра. В доме не бывает никого, кроме судьи Розенберга и его медика. Его
дом не безопасен.
Рэнниен ковырял скрепкой под ногтями и едва
заметно улыбался. Смерть Розенберга, какой бы она ни была, принесла бы только
облегчение. Нет, она стала бы замечательным событием. Главному пришлось бы
облачиться в траурное одеяние и произнести над гробом хвалебную речь, но,
оказавшись за закрытыми дверями, он бы похихикал по этому поводу вместе со
своими помощниками. Рэнниену нравилась такая мысль.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Вы можете поговорить с ним?
— Я пытался. Я объяснял ему, что его ненавидят
в Америке, вероятно, больше всех, что миллионы людей проклинают его каждый день
и большинство из них предпочло бы видеть его мертвым, а его почта с угрозами в
четыре раза больше, чем у всех нас, вместе взятых, и что он может стать легкой
добычей убийцы.
— И что же? — отозвался Льюис после
непродолжительного молчания.
— Велел мне поцеловать его в зад, а потом
заснул.
Судебные исполнители сдержанно хмыкнули, а
затем, поняв, что юмор здесь допускается, засмеялись и агенты ФБР.
— Так как же мы действуем? — спросил Льюис
невозмутимо.
— Вы охраняете его как только можете. Запишите
это и не беспокойтесь. Он не боится ничего, даже смерти, и если он не потеет от
этого, то почему это должны делать мы?
— Потеет директор, поэтому потею и я, Главный.
Все очень просто. Если с одним из вас, ребята, что-то случится, то не
поздоровится и ФБР.
Главный резко качнулся в кресле. Доносившийся
с улицы гвалт действовал на нервы. Совещание затянулось.
— Забудьте о Розенберге. Он, возможно, умрет
во сне. Меня больше волнует Джейнсен.
