Фанфар не было, когда самолет ВВС № 1
приземлился на авиабазе Эндрюс вскоре после девяти. Первая леди находилась в
благотворительной поездке, поэтому, когда президент сходил с трапа и
направлялся к своему лимузину, его не приветствовали ни друзья, ни члены семьи.
Его ждал Коул. Президент опустился на мягкое сиденье.
— Я не ожидал увидеть тебя, — сказал он.
— Мне жаль, но нам надо поговорить.
Лимузин устремился к Белому дому.
— Уже поздно, и я устал.
— Как ураган?
— Впечатляет. Он снес миллионы лачуг и
картонных домиков, а нам теперь придется срочно выложить пару миллиардов и
строить новое жилье и электростанции. Им нужен хороший ураган каждые пять лет.
— Я приготовил заявление о стихийном бедствии.
— О’кей. Что-нибудь важное?
Коул подал ему копию изложения, получившего
известность как дело о пеликанах.
— Мне не хочется читать, — сказал президент. —
Расскажи мне о нем в двух словах.
— Войлз и его потешная команда наткнулись на
подозреваемого, который пока нигде не фигурировал. Самый непонятный и
невероятный подозреваемый. Эту чертову вещицу сочинила какая-то прилежная
студентка с юридического факультета Тулейна, и она каким-то образом попала к
Войлзу, который прочел ее и решил, что она заслуживает внимания. Имейте в виду,
что они отчаянно ищут подозреваемых. Версия настолько притянута за уши, что
сама по себе не беспокоит меня. Кто меня беспокоит — так это Войлз. Он решил
рьяно взяться за ее разработку, а пресса наблюдает за каждым его шагом. Здесь
может произойти утечка.
— Мы не можем контролировать проводимое им
расследование.
— Мы можем воздействовать на него. Глински
ждет в Белом доме и…
— Глински!
— Успокойтесь, шеф. Я лично передал ему копию
этого дела три часа назад и потребовал держать в секрете. Он, может быть,
некомпетентен, но секреты хранить умеет. Я доверяю ему гораздо больше, чем
Войлзу.
— Я не доверяю ни одному из них.
Коулу было приятно слышать это. Он хотел, чтобы
президент не доверял никому, кроме него.
— Думаю, вы должны поручить ЦРУ немедленно
заняться этим. Мне бы хотелось знать все, прежде чем Войлз начнет копать. Никто
из них не найдет ничего, но если мы будем знать больше Войлза, вы сможете
убедить его отступиться.
Президент был в растерянности.
— Это внутреннее дело. В функции ЦРУ не входит
копаться в этом. Это незаконно, по всей видимости.
— Это незаконно с технической точки зрения. Но
Глински сделает это для вас, и он может сделать это быстро, тайно и более
тщательно, чем ФБР.
— Это незаконно.
— Это делалось и прежде, шеф, много раз.
Президент смотрел на проходящие машины. Его
глаза были припухшими и покрасневшими, но не от усталости. Он спал три часа в
самолете. Это был образ опечаленного и обеспокоенного деятеля, который он в
течение дня разыгрывал перед камерами и из которого ему было трудно выйти.
Он взял дело и швырнул его на свободное
сиденье рядом с собой.
— Это кто-то, кого мы знаем?
— Да.
Глава 14
Новый Орлеан просыпается медленно, потому что
это ночной город. После наступления рассвета он еще долго остается тихим, затем
вытряхивает из своего чрева такси и лениво устремляется в утро. В нем нет
утренней спешки, за исключением пригородных магистралей и улиц делового центра.
Это характерно для всех городов. Но во Французском квартале, являющемся душой
Нового Орлеана, ночные запахи виски, сладких лепешек и вяленой красной рыбы
висят над пустынными улицами до самого восхода солнца. Часа через два их
вытеснит аромат французского кофе и пирожков, и к этому времени на тротуарах
нехотя появляются первые прохожие.
Сжавшись в комочек, Дарби сидела в кресле на
небольшом балкончике, пила кофе и ждала восхода солнца. В нескольких метрах от
нее, за открытой балконной дверью, находился Каллаган, все еще опутанный
простынями и мертвым сном. Дул прохладный ветерок, но к обеду возвратится
душная влажность. Она поплотнее запахнула его халат у себя на груди и вдохнула
густой аромат его одеколона. Вспомнился отец и его мешковатые простые рубахи,
которые он разрешал ей надевать в детстве. С закатанными до локтей рукавами и
полами, доходящими до колен, она отправлялась с друзьями бродить по темным
закоулкам, искренне веря, что нет никого отчаяннее на свете, чем она. Отец был
ее другом. Ко времени окончания высшей школы она стирала его одежду, аккуратно
утюжила и развешивала на плечиках в гардеробе. В ее памяти до сих пор
сохранялся запах «Грэй Фланнел», которым он каждый день плескал в лицо.
Если бы он был жив, то был бы на четыре года
старше Томаса Каллагана. Ее мать вышла замуж повторно и переехала в Бойсе. У
Дарби был брат в Германии. Они трое редко говорили друг с другом. Ее отец был
своего рода клеем, скреплявшим эту своенравную семью, и его смерть разбросала
их в разные стороны.
В авиакатастрофе, кроме него, погибло еще
двадцать человек, и еще до того, как была завершена подготовка к похоронам,
начались звонки от адвокатов. Тогда она впервые открыла для себя мир
юриспруденции, и это открытие оказалось не из приятных. Их семейный адвокат
являлся специалистом лишь в вопросах распоряжения недвижимостью и не знал
ничего о судебных тяжбах.
Скользкий юрист, ведавший делами пострадавших
на транспорте, втерся в доверие к ее брату и убедил семью в том, что он быстро
выхлопочет компенсацию. Хершель, так звали адвоката, два года водил несчастную
семью за нос, задерживая и путая дело. Они сошлись за неделю до суда на
половине миллиона, за вычетом того, что взял себе Хершель. На долю Дарби
пришлось сто тысяч.
Она решила стать адвокатом. Если такой шут,
как Хершель, мог подвизаться на этом поприще и заколачивать большие деньги,
обирая людей, то она сможет воспользоваться этой профессией для более
благородных целей. Она часто вспоминала Хершеля. Первое, что она сделает, когда
сдаст экзамен на юриста, это подаст на него в суд за злоупотребление доверием
клиентов. Ее желанием было работать на фирму, занимающуюся вопросами защиты
окружающей среды. Она знала, что найти подобную работу не составит труда.
