— Томас ходил в ФБР, и он мертв.
— Простите, Дарби. Это несправедливо.
— Меня не волнует справедливость или чувства.
Я больше обеспокоена тем, чтобы остаться живой до полудня.
— Не ходите к себе домой.
— Я не глупая. Они уже были там. И я уверена,
что они следят и за его квартирой.
— Где его родственники?
— Родители живут в Неаполе, во Флориде. Я
думаю, что деканат свяжется с ними. У него есть брат в Мобиле, и я собираюсь
позвонить ему и все объяснить.
Она увидела человека. Он толкался среди
туристов у стойки администратора. В его руках была сложенная газета, и он
старался держаться непринужденно, как обычный гость, но его выдавали несколько
неуверенная походка и ищущие глаза. Лицо было вытянутым и худым, с круглыми
очками и блестящим лбом.
— Гэвин, слушайте меня. Записывайте. Я вижу
человека, который уже попадался мне на глаза недавно. Около часа назад. Рост —
сто восемьдесят пять или семь, худощавый, возраст — тридцать лет, в очках,
лысеющий, волосы темные. Он уходит, уходит.
— Кто он такой?
— Мы с ним не знакомились, черт бы его побрал.
— Он видел вас? Где все-таки вы находитесь?
— В холле отеля. Я не знаю, видел ли он меня.
Я ухожу.
— Дарби, послушайте. Что бы вы ни делали,
поддерживайте связь со мной.
— Я попытаюсь.
Туалет находился за углом. Она прошла в
последнюю кабину, заперла за собой дверь и просидела там около часа.
Глава 17
Фотографа звали Крофт. Он работал на «Пост» в
течение семи лет, пока в третий раз не был осужден за наркотики и отправлен на
девять месяцев в тюрьму. Освобожденный условно, он объявил себя свободным
художником и поместил соответствующую рекламу в «Желтых страницах». Телефон
звонил редко, и работы у него было не много. Лишь изредка приходилось снимать
«фотомодели», которые об этом даже не подозревали. Большинство его клиентов
были адвокатами, которые занимались разводами и нуждались в компромате для
суда. После двух лет свободного творчества он усвоил несколько трюков и теперь
считал себя чуть ли не асом частного розыска. Он брал сорок баксов в час, когда
удавалось заполучить работу.
Одним из его клиентов был Грэй Грантэм, его
старый приятель со времен работы в газете, который позванивал, когда нуждался в
грязных снимках. Грантэм был серьезным и порядочным репортером и лишь изредка
прибегал к тайным уловкам, обращаясь к нему. Он любил Грантэма, потому что тот
вел себя честно по отношению к своему жульничеству. Остальные же были такими
благочестивыми.
Он сидел в машине Грантэма, потому что в ней
был телефон. Время было полуденное, и он курил свою вторую дозу, размышляя над
тем, во все ли открытые окна доносится запах его зелья. Он делал свою лучшую
работу, наполовину накачанный наркотиками. А уж когда зарабатывал себе на
жизнь, не спуская глаз с мотелей, ему приходилось одурманивать себя полностью.
Машину продувал легкий ветерок, уносивший
запах на Пенсильвания-авеню. Он стоял в неположенном месте, курил наркотик, но
ни капли не беспокоился. При нем его было меньше унции, да и надзирающий за ним
чиновник курил его тоже, так что какого черта.
Телефонная будка находилась в полутора
кварталах впереди, на боковой дорожке и несколько в глубине улицы. С его
телескопическим объективом он мог чуть ли не читать телефонный справочник,
висевший в ней. Внутри стояла крупная женщина, заполнявшая собой всю будку и
размахивающая руками при разговоре. Крофт сделал затяжку и посмотрел, нет ли в
зеркале полицейского. Это была зона, запрещенная для стоянки. Улицу переполняли
автомобили.
В двенадцать двадцать женщина выбралась из
будки, словно ниоткуда появился молодой мужчина в прекрасном костюме и
захлопнул за собой дверь. Крофт взял свой «Никон» и пристроил объектив на
рулевом колесе. Погода стояла прохладная и солнечная. По боковой дорожке
непрерывно двигались люди, спешившие воспользоваться временем ленча. Их головы
и плечи то и дело мелькали в объективе. Вот в толпе появился разрыв. Щелчок.
Разрыв. Щелчок. Объект набирал номер и глазел по сторонам. Это был их человек.
Он проговорил тридцать секунд, и в машине трижды прозвучал телефонный вызов.
Вот он, сигнал от Грантэма, находившегося в редакции «Пост». Их человек говорил
с Грантэмом. И Крофта прорвало. «Сделай все, что сможешь», — говорил ему
Грантэм накануне. Разрыв. Щелчок. Щелчок. Головы и плечи. Разрыв. Щелчок.
Щелчок. Его глаза шарили вокруг во время разговора, но сам он держался спиной к
улице. Полный оборот. Щелчок. Крофт израсходовал кассету из тридцати шести
кадров за две минуты и взял другой «Никон». Навел объектив и стал ждать, когда
в толпе появится просвет. Затянулся последний раз и швырнул окурок на улицу.
Это было так просто. Да, действительно, нужно было иметь талант, чтобы схватить
образ в студии, а эта уличная работа походила на развлечение. Однако
фотографирование скрытой камерой походило на что-то преступное.
Объект был немногословной личностью. Он
повесил трубку, огляделся, открыл дверь, вновь посмотрел вокруг и направился
прямо на Крофта. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Лицо в фас, фигура в рост, ускорил
шаг, приближается, красота, красота. Крофт снимал лихорадочно, затем, в
последний момент, положил «Никон» на сиденье и стал смотреть на улицу, пока тот
не прошел мимо и не исчез в толпе. Когда ты в бегах, никогда не пользуйся одним
и тем же телефоном дважды.
Гарсиа вел бой с тенью. «У меня жена и
ребенок, — говорил он, — и я боюсь». Впереди у него были карьера и деньги, и
если он будет исправно платить налоги и держать рот на замке, то станет
состоятельным человеком. Но его подмывало заговорить. Он тараторил о том, как ему
хочется рассказать и что ему есть что сказать, и все такое, но он просто не
может решиться. Он не доверяет никому.
Грантэм не торопил. Он дал ему возможность
потараторить еще какое-то время, чтобы Крофт успел сделать свое дело. Гарсиа
проболтается в конечном итоге. Он так этого хочет. Он звонил уже в третий раз и
с каждым звонком чувствовал себя все увереннее в разговоре со своим новым
другом Грантэмом, который играл в эти игры уже не раз и знал их правила.
Вначале надо успокоить и внушить доверие, отнестись к собеседнику с теплотой и
уважением, поговорить о добре и зле. Затем он сам начнет говорить.
