Грантэм сидел, уставившись на трубку.
Трижды за последние восемь лет он исключал
свой номер из телефонной книги. Он жил благодаря телефону, и его самые крупные
истории приходили к нему по телефону. Но после каждой из них на него
обрушивались тысячи пустяков, источники которых считали себя обязанными
обратиться к нему в любое время дня и ночи со своей маленькой горячей стряпней.
Он был известен как репортер, который даже под страхом смертной казни не
раскроет источник, поэтому они звонили, звонили и звонили. Он уставал и получал
новый, не значившийся в книге номер. Затем наступал период гробового молчания.
И через некоторое время он давал отбой и вносил номер в телефонный справочник
Вашингтона.
Сейчас номер значился в справочнике. Грэй С.
Грантэм. Однофамильцев в книге не было. Его можно было застать на работе в
течение двенадцати часов в сутки, но гораздо интереснее оказывалось звонить ему
домой, особенно в те редкие часы, когда он пытался поспать.
Он негодовал по поводу Гарсиа еще тридцать
минут, а затем уснул. Сон был спокойный и крепкий, когда телефон зазвонил
вновь. Он с трудом нашел его в темноте.
— Алло. — Это был не Гарсиа. Это была женщина.
— Это Грэй Грантэм из «Вашингтон пост»?
— Да, он. А вы кто?
— Вы все еще занимаетесь историей Розенберга и
Джейнсена?
Он сел в потемках и уставился на часы. Пять
тридцать.
— Это крупная история. Ей у нас многие
занимаются, и я тоже провожу расследование.
— Вы слышали про дело о пеликанах?
Он глубоко вздохнул и попытался
сосредоточиться.
— Дело о пеликанах? Нет. Что это такое?
— Это маленькая безобидная теория о том, кто
убил их. Оно было доставлено в Вашингтон в прошлое воскресенье человеком по
имени Томас Каллаган, профессором права из Тулейна. Он передал его своему другу
из ФБР, оно пошло гулять. События стали нарастать как снежный ком, и в среду
вечером Каллаган был убит взрывом бомбы в автомобиле в Новом Орлеане.
Лампа была включена, и Грантэм записывал.
— Откуда вы звоните?
— Из Нового Орлеана, по телефону-автомату, так
что не беспокойтесь.
— Откуда все это вам известно?
— Я писала это дело.
Теперь он окончательно проснулся, глаза у него
дико округлились, а дыхание участилось.
— Если вы писали, расскажите мне о нем.
— Мне бы не хотелось делать это таким образом,
потому что, даже если бы у вас была копия, вы не смогли бы сделать статью.
— Посмотрим.
— Вы не сможете. Для этого потребуется
тщательная проверка.
— О’кей. У нас есть ку-клукс-клан, террорист
Камель, «Подпольная армия», арийцы…
— Нет. Ничего из перечисленного. Они слишком
очевидны. В деле говорится о совсем незаметном подозреваемом.
Он ходил у кровати, держа телефон в руках.
— Почему вы не можете сказать мне, кто он?
— Может быть, потом. Вы, похоже, располагаете
магическими источниками. Посмотрим, что вы найдете.
— Случай с Каллаганом будет легко проверить.
Для этого потребуется лишь один звонок. Дайте мне сутки.
— Я попытаюсь позвонить в понедельник утром.
Если мы собираемся делать с вами дело, господин Грантэм, вы должны мне это
доказать. В следующий раз, когда я позвоню, расскажите мне что-нибудь, чего я
не знаю.
Она была в телефоне-автомате в темноте.
— Вы в опасности? — спросил он.
— Мне кажется, да. Но сейчас со мной все в
порядке.
Судя по голосу, она была молода, возможно, лет
двадцати пяти. Она составляла дело. Была знакома с профессором права.
— Вы адвокат?
— Нет, и не тратьте время, вычисляя меня. Вам
есть чем заняться, господин Грантэм, или я обращусь еще куда-нибудь.
— Прекрасно. Вы нуждаетесь в имени.
— У меня оно есть.
— Я имею в виду условное имя.
— Вы имеете в виду — как у шпионов? Ого! Вот
будет здорово.
— Или так, или дайте мне свое настоящее имя.
— Прекрасный ход. Называйте меня просто
Пеликан.
Его родители были добропорядочными ирландскими
католиками, он же в некотором смысле отошел от религии уже много лет назад. Они
были интересной парой и с достоинством переносили свое горе. Он редко вспоминал
о них. Они шли, поддерживая друг друга, вместе с остальными родственниками в
церковь Роджерса. Его брат был ниже ростом и выглядел намного старше. Томас
говорил, что тот много пьет.
В течение получаса студенты и преподаватели
факультета шли потоком в маленькую церковь. Игра должна была состояться
сегодня, и университетский двор был переполнен болельщиками. Телевизионный
фургон стоял на улице. Держась на почтительном расстоянии, оператор снимал
церковь. Университетский полицейский внимательно следил, чтобы тот находился на
своем месте.
Было несколько странно видеть всю эту
студенческую публику в платьях, на каблуках, в пиджаках и с галстуками. В
темной комнате на третьем этаже «Ньюскомб-холл» Дарби сидела лицом к окну и
наблюдала за движущейся внизу студенческой массой. Рядом со стулом, на полу,
лежали четыре газеты, прочитанные и отброшенные. Она уже два часа находилась
здесь, читая при солнечном свете и дожидаясь службы. Другого места для нее не
было. Дарби была уверена, что они прятались в кустах вокруг церкви, но она
училась терпению. Она пришла рано, пробудет здесь допоздна и уйдет с темнотой.
Если они обнаружат ее, может быть, на этом все быстро закончится. Она взяла
бумажное полотенце и вытерла глаза. Сейчас можно было плакать, но это в
последний раз. Все скрылись в церкви, и телевизионный фургон исчез. В газете
говорилось, что это была прощальная служба, а похороны с участием родственников
и близких состоятся позднее. Гроба внутри не было.
Она избрала этот момент, чтобы бежать, взять
напрокат автомобиль и выехать в Батон-Руж, затем сесть на первый попавшийся
самолет, вылетающий в любое место, кроме Нового Орлеана. Она уедет из страны,
возможно, в Монреаль или Калгари. И будет скрываться там с год в надежде, что
преступление раскроют и ее преследователей уберут.
