В четырех кварталах отсюда Флетчер Коул
расхаживал перед столом президента и внимательно прислушивался к голосу в
телефонной трубке. Он нахмурился, потом закрыл глаза, затем уставился на
президента, как бы говоря: «Плохие новости, шеф. Действительно плохие новости».
Президент держал письмо и смотрел на Коула поверх очков для чтения. То, что
Коул расхаживал взад-вперед, не на шутку его раздражало. Про себя он подумал,
что ему следует что-то сказать по этому поводу.
Коул с грохотом бросил телефонную трубку.
— Не швыряй чертов телефон! — сказал
президент.
— Извините. Это был Зикман. Тридцать минут
назад ему звонил Грэй Грантэм и спрашивал, знает ли он что-нибудь о деле о
пеликанах.
— Чудесно. Фантастика. Как у него могла
оказаться копия дела?
Коул продолжал расхаживать.
— Зикман ничего о нем не знает, поэтому его
неведение было подлинным.
— Его неведение всегда подлинное. В моем штабе
нет более тупого осла, чем он, Флетчер, и я хочу, чтобы его вообще не стало.
— Как пожелаете. — Коул сел в кресло напротив
стола и молитвенно сложил руки перед лицом. Он находился в глубокой
задумчивости, и президент пытался не обращать на него внимания. Некоторое время
каждый думал о своем.
— Опять у Войлза утечка? — наконец спросил
президент.
— Возможно, если это вообще утечка. Известно,
что Грантэм любит блефовать. Мы не можем быть уверены в том, что он видел дело.
Возможно, он просто слышал о нем, а теперь закидывает удочки.
— Возможно. Что, если они тиснут какую-нибудь
сумасшедшую статейку об этой дьявольской штучке? Что тогда? — Президент гневно
хлопнул по столу и вскочил на ноги. — Что тогда, Флетчер? Эта газета ненавидит
меня! — Он уныло побрел к окнам.
— Они не могут опубликовать ее, не имея
подтверждения из другого источника, а другого источника не может быть, потому
что все это неправда. Эта дикая идея пошла дальше того, что она заслуживает.
Президент еще какое-то время продолжал
смотреть в окно.
— Как Грантэм узнал об этом?
Коул встал и начал ходить, но уже гораздо
спокойнее.
— Кто знает. Здесь об этом не знает никто,
кроме вас и меня. Они принесли один экземпляр, и он лежит запертым в моем
кабинете. Я лично снял с него одну ксерокопию и передал ее Глински, от которого
потребовал держать все в секрете.
Президент криво усмехнулся, глядя в окно.
Коул продолжал:
— О’кей, вы правы. К настоящему времени там
может уже существовать тысяча копий. Но они безвредны, конечно, если наш друг
на самом деле не совершал этих грязных поступков, но если…
— Тогда мой зад будет поджарен на сковородке.
— Да, я бы сказал, наши зады будут поджарены.
— Сколько денег мы взяли?
— Миллионы, прямо и косвенно. — Законно и
незаконно, но президент мало знал об этих сделках, а Коул предпочитал не
распространяться.
Президент медленно прошел к дивану.
— Почему бы тебе не позвонить Грантэму и не
узнать, что у него на уме и что ему известно? Если он блефует, это станет ясно.
Как ты думаешь?
— Я не знаю.
— Ты же с ним раньше разговаривал, не так ли?
Грантэма знают все.
Теперь Коул расхаживал за диваном.
— Да, я разговаривал с ним. Но если я ни с
того ни с сего позвоню сейчас, он что-то заподозрит.
— Да, думаю, ты прав. — Президент ходил с
одной стороны дивана, а Коул с другой.
— Как могут развиваться события дальше? —
спросил наконец президент.
— Наш друг может быть замешан. Вы велели
Войлзу прекратить вести расследование вокруг него. Но он может быть разоблачен
прессой. Войлз в этом случае прикрывает свой зад и говорит, что вы приказали
ему заниматься другими подозреваемыми и игнорировать нашего друга. «Пост»
набрасывается на нас с бешеными обвинениями в очередном сокрытии преступления.
И мы можем забыть о переизбрании.
— Что-нибудь еще?
Коул на секунду задумался.
— Да, все это взято с потолка. Дело — чистая
фантазия. Грантэм не найдет ничего, а я опаздываю на заседание штаба. — Он
направился к двери.
— Во время ленча у меня партия в сквош.
Возвращайся к часу.
Когда за ним закрылась дверь, президент с
облегчением вздохнул. На вторую половину дня у него намечено восемнадцать
лунок, поэтому надо забыть об этой пеликаньей истории. Если уж Коул не был
обеспокоен, то ему тоже не стоит переживать.
Он набрал номер, подождал и наконец услышал в
трубке голос Боба Глински. Директор ЦРУ играл в гольф ужасно и был одним из
немногих, с кем президент мог легко разделаться, поэтому он оказался
приглашенным на игру во второй половине дня.
— Конечно, — ответил Глински, по горло занятый
делами. — Я с удовольствием присоединюсь.
Отказать президенту он не мог.
— Кстати, Боб, как насчет этого пеликаньего
дела в Новом Орлеане?
Глински прочистил горло и постарался сохранить
невозмутимый тон.
— Ну что же, шеф, как я сказал Флетчеру Коулу
в пятницу, это плод игры богатого и тонкого воображения. Я думаю, что его
автору надо забросить юридический колледж и начать писать романы. Ха-ха-ха.
— Здорово, Боб. Значит, в нем ничего нет?
— Мы копаем.
— Увидимся в три. — Президент положил трубку и
бросился к своей клюшке.
Глава 25
«Риверуолк» тянется на четверть мили вдоль
реки и всегда переполнен посетителями. На нескольких его этажах теснятся
магазины, кафе и рестораны, большинство из которых находится под общей крышей,
а некоторые имеют выходы прямо на набережную реки. Он располагается в начале
Пойдрас-стрит, откуда рукой подать до Французского квартала.
Она пришла в одиннадцать и потягивала
экспресс-кофе в глубине маленького бистро, пытаясь при этом читать газету и
казаться спокойной.
Магазин одежды «Френчменз бенд» находился
этажом ниже, за углом. Дарби нервничала, и кофе не помогал унять предательскую
дрожь.
