В кармане у нее лежал план конкретных действий
в конкретные моменты времени, детализированный до отдельных слов и фраз,
которые она держала в памяти на случай, если дела пойдут ужасно плохо и Вереек
выйдет из-под контроля. Она спала всего два часа, а остальное время провела,
вычерчивая в своем блокноте графики и схемы. Если она умрет, то это случится не
от недостатков при подготовке. Доверять Гэвину Верееку она не могла. Он состоял
на службе в правоохранительном ведомстве, которое временами действовало по
своим собственным правилам. Вереек получал приказы от параноика, в прошлом у
которого было немало темных дел. Его босс докладывал президенту, который
возглавлял администрацию, состоящую из дураков. Президент имел богатых и
нечистоплотных друзей, которые отваливали ему огромные деньги.
«Но в этот момент, дорогая, больше некому
доверять». Через пять дней, дважды едва избежав смерти, она выбрасывала белый
флаг.
Новый Орлеан утратил свое очарование. Ей нужна
помощь, и если приходится довериться копам, то лучше уж фэбээровцам.
Одиннадцать сорок пять. Она рассчиталась за
кофе, дождалась очередной волны посетителей и пристроилась за ними. В магазине
одежды бродили с десяток покупателей, когда она миновала вход, где через десять
минут должен был ждать ее друг. Она проскользнула в книжную секцию двумя
дверями дальше… Поблизости находилось по меньшей мере еще три магазина, где
можно было делать покупки и скрываться, наблюдая одновременно за входом в
магазин одежды. Она избрала книжную секцию потому, что продавцы в ней привыкли,
что люди проводят здесь много времени, и не обращали внимания на таких
посетителей. Вначале она посмотрела журналы, а затем, когда осталось три минуты,
встала между двумя рядами кулинарных книг и принялась ожидать появления Гэвина.
Томас говорил, что он никогда не приходит
вовремя. Ему ничего не стоит опоздать на час, но она даст ему пятнадцать минут
и уйдет.
Она ждала его ровно в двенадцать, и он пришел.
Черный спортивный свитер, красная бейсбольная кепка, сложенная газета. Он был
немного стройнее, чем она ожидала, но несколько фунтов можно было и сбросить.
Сердце у нее затрепетало. «Спокойно, — сказала она, — только спокойно, черт
побери».
Она поднесла кулинарную книгу к лицу и
всматривалась поверх нее. У него были седые волосы и темная кожа. Глаза были
скрыты солнечными очками. Он суетился и казался раздраженным, как и во время их
телефонного разговора. Газету перекладывал из одной руки в другую, переступал с
ноги на ногу и нервно оглядывался вокруг.
С ним было все в порядке. Ей понравился его
вид. В его манере держаться было что-то беззащитное и непрофессиональное, что
говорило о том, что он тоже напуган.
Через пять минут он вошел в двери, как ему
было сказано, и направился в дальний правый угол.
Камель был подготовлен к встрече со смертью.
Он был к ней близок много раз, но никогда не пугался. И после тридцатилетнего
ее ожидания ничто, абсолютно ничто не заставляло его возбуждаться. Его
несколько волновал секс, и только. Нервозность была наигранной. Мелкие
суетливые движения были задуманы заранее. Выстояв в схватках лицом к лицу с
такими же талантливыми, как он сам, он, конечно же, мог владеть собой на этой
несложной встрече с отчаянным ребенком. Он копался в пиджаках «сафари» и
старался делать вид, что нервничает.
В кармане у него лежал носовой платок, потому
что он внезапно простудился, да так, что даже голос сел и стал немного хриплым.
Он прослушал запись раз сто и был уверен, что перенял ритм, интонацию и легкий
среднезападный акцент речи. Но Вереек говорил слегка в нос, и для этого были
придуманы платок и простуда.
Было трудно позволить, чтобы кто-то подходил к
нему сзади, но приходилось терпеть. Он не видел ее. Она была сзади и совсем
рядом, когда сказала: «Гэвин». Он резко обернулся. Она держала белую панаму и
говорила, уткнувшись в нее.
— Дарби, — сказал он, вытаскивая платок для
того, чтобы притворно чихнуть. Волосы были каштановые и короче, чем у него. Он
чихнул и закашлялся. — Давай выбираться отсюда, — сказал он. — Мне не нравится
эта идея.
Дарби тоже все это не нравилось. Был
понедельник, и ее коллеги-студенты занимались делом, осваивая премудрости
юриспруденции, а она разыгрывала с ним детективную сцену, которая могла для нее
плохо кончиться.
— Делайте, как я говорю, понятно? Где вы
подцепили простуду?
Он чихнул в платок и заговорил таким низким
голосом, каким только мог:
— Прошлой ночью. Оставил кондиционер
включенным на слишком низкую температуру. Давайте будем выбираться отсюда.
— Идите за мной.
Они вышли из магазина. Дарби взяла его за руку
и быстро потащила вниз по лестнице, выходившей на набережную.
— Вы видели их? — спросил он.
— Нет. Пока нет. Но я уверена, что они здесь.
— Куда, черт возьми, мы идем? — Голос был
хриплым.
Они находились на набережной и почти бежали,
переговариваясь, не глядя друг на друга.
— Идите со мной, и все.
— Вы идете слишком быстро, Дарби. Это
подозрительно. Помедленнее. Послушайте, это же глупо. Давайте я позвоню, и мы
будем в полной безопасности. Стоит мне только позвонить, и через десять минут
здесь будут три агента.
Голос его звучал как надо. Ему это удавалось.
Они держались за руки и спасались бегством.
— Нет. — Она замедлила шаг. На набережной было
полно людей, а к колесному пароходу «Бану Квин» стояла очередь желающих
прокатиться. Они встали в ее конец.
— А это еще что за черт? — спросил он.
— Вы так и будете скулить по каждому поводу?
— Да. Особенно по поводу глупостей, а глупее
этого не придумаешь. Мы что, садимся на пароход?
— Да.
— Зачем? — Он вновь чихнул и непроизвольно
закашлялся. Ему ничего не стоило прикончить ее одной рукой немедленно, но
вокруг были люди. Люди впереди. Люди сзади. Он очень гордился чистотой своей
работы, а здесь сработать чисто было невозможно. «Садись на пароход, поиграй
еще несколько минут, посмотри, что получится». Он затащит ее на верхнюю палубу,
убьет и сбросит в реку, а затем поднимет крик. Еще один несчастный случай на
реке. Это может сработать. Если нет, он подождет. Она умрет через час. «Гэвин
был нытиком, поэтому продолжай жаловаться».
— Затем, что в миле отсюда, вверх по реке, у
меня в парке стоит машина. Там мы через полчаса сделаем остановку, — объяснила
она глухим голосом. — Мы сходим с парохода, садимся в машину и уносим ноги.
